Чума, или ООИ в городе
Часть 13 из 15 Информация о книге
– Ясно, что особо опасная… – Ты что, в двадцатом веке, в Москве? Зимой? – Между прочим, есть такие эпидемии, которые именно зимой… – Да откуда чума, болтовня какая-то… – Две больницы в карантине – Екатерининская и Соколиная Гора… – А Екатерининская при чем? Ну, Соколинка, понятно, она инфекционная… – Откуда, откуда? Вредительство, вот откуда! По секрету могу сказать, что Григорьева забрали! – Тише! – Ты что? – А кто такой Григорьев? – Ты что? Это главный инфекционист наш… А чуть поодаль, у стены, двое делятся какими-то сообщениями интимного характера: – Ну, я тогда ей говорю, пожалуйста, здесь вам будет удобнее. И так смотрю, там точно удобнее: кушетка, то, сё… …Приемное отделение Екатерининской больницы. В раковине – посуда. На столе – горка пустых ампул, письмо, на котором написано «Товарищу Сталину», и второе, начатое, из которого видны только два слова: «Дорогая Тонечка!..» Прозекторская. Гольдин в противочумном костюме и перчатках делает вскрытие. Лица его не видно под маской. Рядом стол, на котором второе тело под простыней. Гольдин проводит скальпелем вдоль грудины… …Гольдин выходит из приемного отделения в предбанник, где его встречают сестра и санитар. Его начинают раздевать, снимая с него поочередно фартук, перчатки, маску и опуская всё это в раствор. Процедура длительная, тщательная. Наконец, Гольдин выходит в коридор, где его встречает врач из министерства, он держит в руках бумаги. Это диагнозы, которые Гольдин должен подписать. – Ну как, Илья Михайлович? – спрашивает министерский врач. – Классическая картина легочной чумы… – Пожалуйста, здесь, – сунул врач бумаги Гольдину на подпись. Гольдин черкнул. От стены отделились двое скромных людей и пошли за Гольдиным по коридору. Когда Гольдин проходил мимо двери с надписью «Перевязочная», один из скромных заскочил вперед, открыл дверь, а второй ловким движением плеча вдавил Гольдина в полуоткрытую дверь. И тут же ее заперли. Мгновенное недоумение на лице Гольдина. – Откройте! – он грохнул кулаком в дверь. – Откройте, черт подери! Разъяренный Гольдин двинул по двери ногой, дверь дрогнула. Он отошел к окну – заснеженные деревья близко придвинулись к стеклу. В эту минуту дверь приоткрылась, чья-то рука просунула стакан чаю. Гольдин обернулся – и засмеялся. – Ну, сволочи! Взял стакан, поставил его на стол и, подойдя к двери, сказал: – Эй, кто там есть? Откройте дверь! И неожиданно раздается голос: – Есть распоряжение вас изолировать. – Понятно, – ответил Гольдин. – Понятно. Имейте в виду, я сейчас буду выбивать дверь, так что отойдите немного. Гольдин подобрал в шкафчике какой-то инструмент, которым поддел дверной замок. А Тоня Сорина всё еще сидит на лестнице. Возле нее медсестра, ее приятельница. – Тонь, да ты съешь что-нибудь. Тонь, ну чего сидеть? Идем, уложу тебя, укольчик сделаю – и уснешь. Поспишь немного, а, Тонь? Окаменевшая Тоня молчит. Летучка у Высокого Лица. Докладывает Федор Васильевич, ответственный. – Таким образом, за двое суток было задержано по намеченной операции ООИ восемьдесят три человека: тринадцать по поезду, тридцать восемь по гостинице и сорок два по – по коллегии… – Всех задержали? – спросило Высокое Лицо. – Одну женщину еще не нашли. – Я считал, что вы лучше работаете, – заметило Высокое Лицо. Звонят телефоны, крутятся ручки, отстукивают буквы пишущие машинки. Взлетают самолеты, люди работают, работают. На столе – гора фотографий. Это увеличенная до больших размеров фотография с уголком, с какого-то документа. Анадурдыева. Ее портреты раздают, раскладывают по служебным столам. …Медсестра подходит к Сикорскому и что-то шепчет ему на ухо. – Что?! – изумляется Сикорский. – Не может быть! Сикорский бежит по коридору. Двое стоят у двери, ожидая, по-видимому, пока дверь грохнется к ним в руки. Раздаются удары, скрежет. – Что здесь происходит? – гаркнул Сикорский на стражей у двери. – Спецраспоряжение, – вяло ответил один из стражников. – Какое еще спецраспоряжение?! – взорвался Сикорский. – Звоните в управление, – сказал один. – Отойдите от двери! Где ключи? – приказал Сикорский. – Мы вам не подчиняемся! – сказал страж. – Здесь я хозяин! Я! – заорал Сикорский. – Извольте отойти от двери! Двое, потоптавшись, отошли. Дверь, качнувшись, стала падать на Сикорского, он придержал ее. – Илья Михайлович! Дорогой! Извините, бога ради! Не знал, что здесь такое безобразие! Прошу вас! Прошу! – Сикорский прислонил выбитую дверь к стене, взял Гольдина под руку и повел к себе в кабинет. В кабинете. – Вы разрешите мне соединиться с министром? – спросил Гольдин. – Пожалуйста, пожалуйста! – Сикорский набирает номер. – Сикорский беспокоит. Да-да. За эти трое суток люди показали себя прекрасно… очень хороший персонал… – Степан Яковлевич, пожалуйста. Вот тут Гольдин просит соединить… Гольдин: – Здравствуйте, Степан Яковлевич. Я сделал два вскрытия. Диагноз подтвержден. Микробиологический анализ будет готов через несколько часов. Степан Яковлевич! После вскрытия меня задержали и пытались посадить в карантин. Разве слово министра здравоохранения ничего не стоит? …Степан Яковлевич смущен: – Поверьте, Илья Михайлович, это не мое распоряжение. Это ко мне не имеет ни малейшего отношения. Видите ли, проблемы соблюдения карантинных мер мы поручили… На столе секретарши министра звонит телефон, она влетает в кабинет министра и делает ему знак, чтоб он срочно взял другую трубку. – Простите, Илья Михайлович, одну минуту! – министр берет трубку. – Так. Так. Ну, ну. Хорошо. Ждите, – и министр снова говорит с Гольдиным. – Товарищ Гольдин! Только что звонили из Первой Градской. Подозревают чуму. Нет, нет, ваш случай. Больной скончался час назад. Клиническая картина… да, очень прошу вас, произведите еще одно вскрытие. К сожалению, если чума подтвердится, придется закрывать и Первую Градскую… Машину высылаю. …Два сотрудника НКВД, один туркмен, другой русский, у дувала глинобитного аульского дома. Входят. Навстречу выходит милая, почти взрослая девушка. Туркмен спрашивает ее о матери. Девушка качает головой. – Мать в Москве, – отвечает она по-туркменски.