Дерзкий, юный и мертвый

Луизу всегда завораживало то время, когда зима смыкает объятия на котсуолдском камне[18] Астхолл-манора: может, потому, что первый раз увидела дом, поразивший ее своим величием, именно зимой. Впервые проснувшись тогда в поместье, она выглянула в окно – а там морозный ковер укрыл поля за садовой оградой, а на ставнях прямо перед глазами повисла паутинка с застывшими каплями росы. Казалось, Луиза попала в другой мир. В каком-то смысле так оно и было, ведь она выросла в Лондоне, где, куда ни кинь взгляд, всюду натыкаешься на преграду стен, а здесь во все стороны простираются бескрайние поля – владения лорда Редесдейла.

Девочки жаловались на холод, топали ногами и грозились закрыть окна, которые по распоряжению матери круглый год были приоткрыты на шесть дюймов (разумеется, только грозились; никто не осмелился бы их тронуть). Нянюшка Бло мягко журила воспитанниц и доставала из комодов ароматные шерстяные свитера (их перекладывали лавандой, чтобы сдержать аппетиты моли). Луизе почти нравилось, как от мороза покалывает в носу, а руки на кухне обжигает жаром. Каждое утро, еще до рассвета, Ада тихонько поднималась и разжигала камин в спальне леди Редесдейл, а потом шла на кухню и помогала миссис Стоби готовить завтрак. Даже сейчас, выйдя замуж и перебравшись в деревню, она приходила каждое утро. Интересно, кто сменит ее за этим занятием? Ада призналась недавно, что беременна.

– Рождественский подарок, пусть и раньше срока, – хихикнула она, и хотя Луиза была рада за подругу, понимала, что отныне у той впереди лишь долгие годы тяжкой работы по хозяйству.

После смерти Эдриана Кертиса зима утратила свое очарование. Бесконечные однообразные зимние часы медленно сменяли друг друга. Рассвет ничем не отличался от заката: был столь же сер и угрюм. Обитатели дома утратили интерес к обычным забавам: те казались либо чересчур легкомысленными, либо чересчур утомительными. Нэнси жаловалась на усталость, что было совсем на нее не похоже. Даже леди Редесдейл, которая прежде никогда не болела, посетовала на простуду и слегла на три дня, попросив, чтобы ей дважды в день приносили в спальню горячего супа. Лорд Редесдейл по-прежнему долго выгуливал псов, возвращался домой в сумерках и сразу шел в детскую, где каждый вечер жарко растапливали камин. Миссис Стоби постоянно ворчала, не зная, что ей готовить на ужин и будут ли вообще есть ее стряпню.

В детской нянюшка Бло и Луиза пытались сделать вид, что жизнь идет своим чередом, лишь бы малышки не узнали о трагедии. Те, конечно же, заподозрили, что в доме случилось нечто дурное. Дебо больше обычного сосала пальчик («скоро вовсе без него останешься», – по три раза на дню грозила ей нянюшка Бло), но в остальном, как обычно, играла со своим кукольным домиком. Декка и Юнити, едва гувернантка выпускала девочек из классной комнаты, садились рядышком у окна и о чем-то тихонько шептались. Может, играли в слова, может, во что другое; главное – шептались с удовольствием. Из их спальни порой доносилось хихиканье, и это радовало.

Диана и прежде злилась, что ее не пускают на вечеринку, а когда услышала, что пропустила самое невероятное происшествие, которое только видели стены этого дома, и вовсе замкнулась в себе. Она могла встрепенуться, лишь когда рядом оказывались Нэнси или Памела: пристать к сестрам с вопросами или в очередной раз высказать им обиду, что они не отстояли ее право присутствовать на празднике. Однако заканчивалось все либо хлопком двери, либо слезами – а порой и тем и другим. Так или иначе ее капризы очень утомляли.

Луиза же была как в тумане. Ее не покидало смутное чувство вины, хотя умом Луиза понимала, что ни при чем. Разве могла она хоть чем-то подстрекнуть Далси к убийству? Разве не обманулась сама, закрыв глаза на преступное прошлое подруги, потому что клюнула на романтичный ореол, окружавший банду «Сорока воровок»? Разве не пыталась помочь Далси, чтобы та вырвалась из своего окружения, как это удалось самой Луизе? Кто бы подсказал ей ответ… Луиза теперь не знала ровным счетом ничего. Она пыталась выбрать книгу в библиотеке, чтобы хоть чем-то себя занять, но впустую стояла перед полками, не в силах вспомнить, каких предпочитает авторов. Аппетита тоже не было, словно она не могла более чувствовать вкуса еды. Через три дня Луиза вдруг спохватилась, что за все это время ни разу не глянула на себя в зеркало. И вообще, она испытывала такой упадок сил, что, идя по дороге в деревню, то и дело шарахалась от собственной тени, тянувшейся далеко вперед.



Утром после убийства гости торопливо разъехались, едва дождавшись дозволения детектива-инспектора Монро. Клара уехала с Тэдом, который вел автомобиль гораздо медленнее обычного; а вот Себастьян всех перепугал: он так лихо развернулся на мокром гравии, что едва не снес гигантский дуб возле дороги. Шарлотта, бившаяся в истерике, никуда поехать, разумеется, не могла, и леди Редесдейл, вопреки собственной вере в то, что «здоровое тело» само исцелит все недуги, вызвала ей местного врача. Эскулап напоил убитую горем девушку успокоительными каплями, от которых она проспала два дня.

Луиза разрывалась между детской, где помогала нянюшке Бло, и синей спальней, где поселили Шарлотту, отчего днями напролет приходилось бегать туда-сюда по лестнице. Однажды, поднимаясь по крутым ступенькам, она поймала себя на том, что цепляется рукой за перила, словно боится, как бы ее не сдуло порывом ветра.

Эдриана должны были похоронить через десять дней, если иного не потребует следствие. Когда Шарлотта очнулась от долгого сна, Луиза была у нее в комнате, растапливала камин. Девушка, лежавшая на боку, подтянув колени к груди, вдруг широко распахнула глаза. Видимо, не сознавала, где находится.

Луиза торопливо налила ей воды, помогла Шарлотте сесть и протянула стакан. Осушив его до последней капли, девушка бессильно упала на подушки. Потом открыла глаза и снова села, раскачиваясь взад и вперед, будто кукушка в часах.

– Эдриан… – сказала она.

– Только не волнуйтесь, все будет хорошо, – стала утешать ее Луиза, понимая, что говорит бессмысленные глупости.

– Он мертв.

Шарлотта произнесла это так, словно надеялась, что ей возразят, хоть и понимала: нечего надеяться на чудо.

Луиза кивнула.

– Давайте позову мисс Нэнси.

– Не надо! – воскликнула Шарлотта, но потом будто опомнилась, поняв, где находится и кто ее окружает.

Однако первой Луиза нашла не Нэнси, а Памелу. Девушка только что вернулась с верховой прогулки и шла по коридору в бриджах и жакете, а волосы, как всегда, торчали во все стороны, потому что надеть сеточку под шляпу она, разумеется, забыла. За последние несколько дней Памела успела показать себя с лучшей стороны: на удивление стойкой и отважной. Утешение она обычно находила в лошадях и вкусной еде; и если конюшня с кухней были в пределах досягаемости, Памела всегда излучала уверенность и спокойствие. Луиза сочла, что та станет лучшей компанией для Шарлотты, нежели Нэнси.

– Мисс Памела, – окликнула ее Луиза.

Та остановилась.

– Да?

– Мисс Шарлотта только что проснулась. Не могли бы вы к ней заглянуть?

Памела, задумавшись на секунду, расправила плечи.

– Да, разумеется. Скажи, чтобы нам подали чаю с тостами, хорошо? А еще лучше, принеси сама.

Луиза очень удивилась: прежде Памела никогда не отдавала подобных распоряжений.

– Да, мисс Памела, как скажете.

И они разошлись в разные стороны.





Глава 17




Слушания по делу Эдриана Кертиса состоялись в Королевском суде Банбери всего через пять дней после его смерти. Лорд Редесдейл хотел бы поскорее забыть об этом происшествии, однако каждый, кто обнаружил Далси возле тела покойного, должен был подтвердить свои показания на заседании публично. Эта новость, разумеется, вызвала немало раздраженных криков, завершившихся тем, что лорд Редесдейл выплеснул свой гнев на любимого пса. В конце концов он сам сел за руль автомобиля; вместе с ним сели супруга, Нэнси и Шарлотта, а Луизу и Памелу отправили в машину к Оливеру Уотни и его матери. У Оливера всю дорогу был такой вид, будто его вот-вот стошнит. Скупо поздоровавшись, он не проронил больше ни слова, зато его мать болтала за двоих, выплескивая свое возмущение. Памела уставилась в окно; Луизе хотелось взять ее за руку, но она понимала, что воспитанница уже слишком взрослая для подобных утешений. А вот самой Луизе отчаянно не хватало поддержки (Дебо, кажется, это чувствовала, потому что, гуляя по саду, пухлыми пальчиками крепко цеплялась за ладонь Луизы).

Зал суда был до уныния скучным местом со светло-серыми стенами, большим столом для коронера[19] и длинными рядами скамеек для свидетелей и слушателей. Жюри присяжных – две женщины и десять мужчин – сидели в стороне, стараясь не глядеть ни на кого, кроме коронера. Луизу потрясло, как сильно переменилась Далси. Девушка за несколько дней похудела, а красивое личико стало пепельным. Синяк, который она заработала тем роковым вечером, почти сошел, лишь по самым краям отливая желто-лиловым контуром. Далси, сидевшая без наручников, заметила взгляд Луизы, но отвернулась. Рядом с ней стоял полицейский.

Коронер, мистер Хикс, начал с того, что представился и выразил соболезнования в связи с событиями раннего утра двадцать первого ноября. Затем попросил присяжных проявить должное внимание к представленным доказательствам. Мистер Хикс подчеркнул, что цель нынешнего заседания заключается в том, чтобы установить причину смерти; это не суд, а лишь слушания показаний, и сегодня можно задавать любые вопросы. Луиза посмотрела на Шарлотту: та сидела между леди и лордом Редесдейл, и кожа у нее была такой белой, что на веках проступила паутинка синих вен. Ей наверняка не хватало отца, давно умершего, и матери, которая, по слухам, замкнулась в своем горе и не покидала спальни с тех пор, как получила известие о гибели сына. Лорд Редесдейл, похоже, предпочел бы сейчас оказаться где угодно, хоть под Ипром в тысяча девятьсот семнадцатом году[20], лишь бы подальше от этого зала и рыдающей девушки под боком. Остальные – Себастьян, Тэд, Клара и Фиби – прибыли из Лондона перед самым началом заседания и тихо скользнули в зал вслед за Митфордами. Лица их были серьезны, как у музейных статуй.


– Суд вызывает в качестве свидетеля достопочтенную мисс Памелу Митфорд.

Памела подошла к кафедре свидетелей – невысокой платформе, окруженной подобием балкончика. Щеки у девушки были по-детски припухлыми, но в одолженном у матери наряде – темно-коричневом пальто и длинной юбке с кремовой блузой, застегнутой под самое горло, – она выглядела старше и старомоднее. Словно ягненок, рядившийся овечкой.

– Не могли бы вы подтвердить свое имя и адрес?

– Памела Митфорд, Астхолл-манор.

– Праздник в тот вечер, двадцатого ноября, был устроен в честь вашего восемнадцатилетия, верно?

Памела подтвердила и это.

– Повторите, пожалуйста, присяжным все, что вы рассказали инспектору Монро о вашей встрече с покойным незадолго до его смерти.

Памела, стушевавшись, бросила взгляд под ноги.

– Не то чтобы это была встреча, Ваша честь…

– Зовите меня мистер Хикс, я не судья. Просто расскажите все, как было.

Памела, кивнув, повернулась к присяжным. Луиза видела, что смотрит она не на них, а на пустую стену за спинами.

– Вечеринка почти закончилась, нас оставалось всего несколько человек, и мы устроили охоту за сокровищами. Небольшую, только по дому. Вскоре после начала игры мне передали, что мать зовет меня в свою спальню.

– Кто вам это передал?

– Горничная.

– Где вы были в тот момент?

– В столовой, вместе с Эдрианом Кертисом.

В зале немного оживились, кто-то вздохнул, заскрипели деревянные скамьи: сидящие заерзали.

Мистер Хикс подался вперед.

– И как в тот вечер выглядел мистер Кертис?

Памела замялась, не зная, к кому обращаться: к коронеру или присяжным.

– Как и прежде. По крайней мере, я ничего странного не заметила. Правда, мы до того дня встречались лишь однажды. И в одной комнате оказались только потому, что разгадали наши подсказки и искали там ключи. – Она снова повернулась к присяжным. – Видите ли, суть игры в том, что вам дается загадка, а ответ на нее – это какой-то предмет, и…

– Думаю, леди и джентльмены знают, что такое охота за сокровищами, – перебил ее мистер Хикс. – Даже если они не из числа лондонской золотой молодежи.

Он возвел к небу глаза, и в зале хихикнули.

Памела пошла красными пятнами.

– Да, разумеется…

– Пожалуйста, продолжайте. Вам передали просьбу, и?..

– Я пошла к матери, у нее еще была моя тетушка, мисс Айрис Митфорд. Оказалось, что они меня не звали, но раз уж я пришла…

– Леди Редесдейл вас не звала?

– Нет, сэр, не звала. Горничная потом объяснила, в чем дело: ее обеспокоило, что я нахожусь в комнате наедине с посторонним джентльменом. Моим родителям это не понравилось бы.

Памела вздернула подбородок.

Действительно, Луиза так и сказала ей спустя пару дней после убийства на тот случай, если их снова будут допрашивать. Хвала господу!

Мистер Хикс что-то записал.

– Ясно. Продолжайте.

Окна коронерского суда почернели от сажи, а снаружи были решетки, почти не пропускавшие света, но Луиза видела, как сереет за ними прежде белое небо.

– Раз я все равно пришла, тетушка попросила меня принести из ее спальни книгу. Хотела показать матери какую-то цитату… – Памела на миг замолчала: видимо, испугалась, что болтает лишнее или, напротив, впустую сотрясает воздух. – Итак, я поспешила к Лютиковой спальне, где разместили тетушку. Это соседняя дверь от комнаты отца.

– Ваш отец был у себя?

– Наверное. Свет у него не горел, и я решила, что он уже лег спать. – Памела снова замолчала, и мистер Хикс жестом велел ей продолжать. – Дверь Лютиковой спальни была закрыта, но я услышала внутри голоса.