Детектив весеннего настроения

– А потом чем займешься?

– Не думал, – пожал плечами он.

– По магазинам не пройдешься? – поинтересовалась Оксана. – А то мне кое-что по мелочи надо.

Андрей знал, что ей надо – браслет. Она уже придумала себе подарок. И желала получить его от «жениха».

– Если соберусь, я тебя наберу, – выпалил Андрей. – Извини, мне надо торопиться, чтобы на автобус до города успеть.

– Ладно, беги, – с легкой обидой проговорила Оксана.

– До вечера.

Андрей торопливо зашагал к выходу, чувствуя взгляд в спину. Возможно, Оксана ждала, что он обернется, чтобы помахать ей, но он лишил ее этой маленькой радости.

…До города Андрей добрался за час. И это была удача – нигде не застрял, даже на остановке в ожидании нужного автобуса. Выйдя у своего дома, зашел в магазин и накупил еды: тушенки, консервов, круп, макарон, ржаного хлеба. Взял немного овощей, самых простых: лука, моркови, свеклы. Приобрел чай и фруктовой карамели к нему. Хотел захватить еще дыню, она выглядела весьма аппетитно и продавалась по акции, но Андрей знал, что, если принесет что-то лишнее домой, его не похвалят.

Из магазина он вышел с двумя набитыми пакетами. Подойдя к подъезду, поднял голову и посмотрел на балкон. На нем лежала куча старого хлама: тумба, раскладушка, кресло-качалка, старые лыжи, в количестве пяти штук, горшки и банки. Все это копилось годами, но еще в те времена, когда была жива мама. Она ничего не выбрасывала, а оставляла до случая на балконе. Андрей мог бы очистить его после ее смерти, но не стал. На тумбу его, маленького, сажали, когда одевали для гуляния, с раскладушкой он отправлялся в школьный лагерь, в кресле любил читать отец, на лыжах они всей семьей катались зимой по лесу, но Андрей сломал одну, однако вторую все равно притащил домой… А банки и горшки… В них мама выращивала герань и закатывала огурчики.

Андрей уже хотел было продолжить свой путь, как заметил, что кресло не пустует. На нем сидит маленький худой старик, закутанный в клетчатый плед.

– Папа? – вырвалось у Андрея. Поскольку квартира находилась на третьем этаже, его услышали.

– Решил подышать, – ответил старик.

– Это очень хорошо, но… Ты же болеешь, может, лучше вернуться в постель?

– Я утеплен. – Отец распахнул плед и продемонстрировал фланелевую пижаму. Ее купила Андрею мама, когда ему было двенадцать, но он категорически отказался ее носить. И вот спустя годы она пригодилась его отцу.

– Иди ставь воду для макарон, будем готовить обед.

Старик кивнул и, тяжело встав с кресла, поковылял в комнату.

Отца выпустили из тюрьмы досрочно. По формулировке, за хорошее поведение. На самом же деле государству было невыгодно содержать заключенного с кучей серьезных болячек, но сильным сердцем и волей к жизни. То есть он не умирал, невзирая на проблемы со здоровьем, тогда как многие, годящиеся ему в сыновья, испускали дух, заболев обычной пневмонией. У Мстислава Васильевича было богатырское здоровье, которое тюрьма подорвала, но не отняла…

Он вернулся четыре месяца назад, в начале февраля. Адская погода, если ад представлять не пеклом, а стужей. Мстислав был похож на солдата наполеоновской армии, отступающего от Москвы. Он был в двух шапках, какой-то старой искусственной шубе, да еще замотан в бабью шаль. Когда Бояровы приехали домой (сын встречал отца на вокзале) и Мстислав разделся, Андрей едва сдержал возглас удивления. Они не виделись три года, переписывались, перезванивались, да, но не встречались лицом к лицу. Во время последней свиданки сын отметил, что отец сдал: исхудал, осунулся, ссутулился. Но это был все еще довольно крупный и сильный мужчина пожилого возраста. С сильными руками, густой, абсолютно седой шевелюрой. И вот проходит три года, а перед ним – согбенный старец.

Мстиславу здорово досталось в той драке, что едва не привела к летальному исходу. Он остался хромым и слепым на один глаз, и травма позвоночника не давала ему покоя все последующие годы. Но отец два года назад еще и туберкулезом заразился. Форма была закрытой, и для окружающих он не представлял опасности, но болезнь буквально сжирала его. Андрей никогда не думал, что человек может уменьшиться вдвое. Не в ширину – в высоту. Отец, когда работал гувернером, был красавцем мужчиной, ростом сто восемьдесят пять сантиметров. Статная фигура, развернутые плечи, гордая посадка головы… Мама долгие годы боялась, что ее Мстислава уведут. Но он был идеальным мужем и неплохим, хоть и излишне требовательным отцом. На фотографиях того периода, когда Бояровы были образцово-показательной семьей, все как на подбор. Глава – сильный, красивый, неустрашимый, его супруга – нежная и скромная, отпрыск – крепкий, смышленый, готовый взять все лучшее от отца и матери…

И что в итоге?

Андрей неудачник, без приличной работы и семьи. Мама в могиле. Отец полутруп, проведший треть жизни в тюрьме.

– Сынок, я что-то картошки захотел, – услышал Андрей, переступив порог квартиры. У отца, утратившего большую часть своих зрительных способностей (единственный видящий глаз стал старчески дальнозорким), обострились слуховые. – Давай ее сварим? Или она у нас кончилась?

– Я купил два кило, – откликнулся тот. – А с чем ты хочешь?

– С растительным маслом и луком.

– Но есть тушенка и рыбные консервы.

– Побережем.

– Пап, мы же не на зоне. Кончатся – купим еще. – Андрей, разувшись, прошел в кухню. Пакеты поставил на стол.

– Все стоит денег, а у меня их нет. – Отец, скинув с себя плед, копошился у плиты. Пижама была ему коротка, но не широка. Мстислав Васильевич Бояров из богатыря превратился в гномика. И это было такое печальное зрелище, что Андрею хотелось плакать. – Нужны лекарства, а то, что мне платит государство, твоя мама назвала бы слезами.

– Я неплохо зарабатываю, пап. Уж лишнюю банку тушеной говядины мы себе можем позволить.

– Ты так и не сказал, чем занимаешься… – Мстислав довольно проворно для своего покореженного тела начал двигаться по кухне, чтобы разложить покупки. Он не терпел беспорядка, тем более на кухне.

– Как же? Ты, наверное, просто забыл.

– Я, может, хожу с трудом и дышу не очень, но моя память так же остра, как и в молодости, – проворчал отец. – Ты говорил, что работаешь вахтовым методом. Ездишь в командировки и что-то чинишь… Но что?

– Оптоволоконные сети, – не моргнув глазом соврал Андрей.

– Это что такое?

– То, по чему доставляется в дома и на предприятия Интернет.

– Ничего я в этом не понимаю…

На это и был расчет. Отец был очень неглупый мужик. Но даже те его ровесники, что провели все время на воле, мало разбирались в современных технологиях. Что уж взять с зэка, который угодил в тюрьму еще при кнопочных «нокиях» и «сименсах» с антеннами.


– Справишься без меня? – спросил Андрей. – Пойду душ приму.

– Иди, конечно. Я картошку в мундире сварю. В кожуре все витамины. А когда намоешься, лук порежешь. А то у меня получается крупно, грубо.

– И откроем шпроты. Я купил три банки по цене двух, так что, считай, одна резервная.

– Уговорил, – беззубо улыбнулся отец.

И Андрей удалился в ванную.

До того, как папа «откинулся», он работал старшим менеджером в крупном магазине бытовой техники. Получал неплохо, но уставал от конфликтов с подчиненными. Руководство обязывало его штрафовать рядовых работников за малейшую провинность и увольнять стажеров сразу после испытательного срока. Андрей четко исполнял инструкции, но скрепя сердце. Он как будто снова попал в армию и стал «дедом», который вынужден гнобить салаг. Хотелось заняться чем-то другим… Но чем? Андрей не знал. В одном был уверен: быть начальником-«дедом» значительно лучше, чем подчиненным-«духом». И он никогда не представлял себя в роли прислуги. Однако, когда он узнал, что Святославу Глинке требуется разнорабочий, не задумываясь, уволился со своей начальничьей должности и устроился к нему. А все из-за отца. Андрею хотелось докопаться до правды. Да, похищение и убийство младшего сына Ивана Глинки – дело давно минувших дней, но вдруг в доме (который практически не изменился с тех пор, как произошла трагедия) сохранились какие-то улики, доказывающие невиновность отца. Надежда на это была призрачной, Андрей осознавал это, но не мог бездействовать. Его сердце сжималось от боли всякий раз, как он видел папу… или слышал его надрывный кашель. С детства ему внушали мысли о том, что справедливость всегда торжествует и добро побеждает, но если так, то почему пострадал невинный? И то, что отец треть жизни провел в тюрьме, оставив там все свое здоровье, не самое страшное. Хуже другое – он почти двадцать лет ходит с клеймом «убийца детей» и, скорее всего, умрет с ним. Мстислав Бояров уйдет из жизни как преступник. Чудовище. И кто-то будет плевать на его могилу…

Но несколько месяцев прошли впустую. Андрей уже начал подумывать о том, чтобы уволиться, как свершилось… почти чудо! Максимилиан объявился, живой и здоровый. Прислуге, естественно, не объяснили, что за паренька поселили во флигеле, но Андрей, привыкший держать ухо востро, подслушал много разговоров. Между Святославом и Борисом Хреновым, которого узнал, хоть и прошло семнадцать лет с того момента, как он давал показания против отца, Святославом и Олей, Святославом и Никой… Между Олей и Оксаной. Оксаной и Фатимой. Фатимой и Павликом. Но последний ничего не прояснил. Горничная пыталась выяснить у дурачка, как он мог узнать Максимилиана, если последний раз видел его трехлетним, но тот послал ее. Павлик бывал груб с теми, кто ему не нравился. А не нравились ему многие. В том числе Андрей. Причину своей неприязни Павлик не озвучивал. Но отношение выражал весьма красноречиво.

«Если паренек действительно Максимилиан, – размышлял Андрей, – то можно будет пересмотреть дело отца. Да что там можно… Нужно! Пока он еще жив. Но с чего начать? Святослав скрывает брата. Прячет во флигеле. Его как будто и нет вовсе…»

Единственное, что пришло в голову, – это позвонить в полицию. Сообщить майору Иванову (он оставил визитку со своим номером) о том, что не всех он… посчитал. Это Андрей вспомнил мультфильм о козленочке, который умел считать до десяти. Ох и любил он его в детстве.

Но тут тоже проблема. Если Святослав узнает, кто слил инфу полиции, сразу выгонит Андрея. А ему никак нельзя сейчас убирать руку с «пульса».

– Сынок, ты там в порядке? – это отец кричал через дверь. И постукивал по ней костяшкой пальца.

– Да, бать, выхожу, – откликнулся Андрей. Он так глубоко задумался, что не заметил, как пролетело десять минут.

Когда он вышел из ванной, отец ждал его у накрытого стола. На нем – хлеб, овощи, банка шпрот. И бутылка водки. Мстислав не пил – здоровье не позволяло. Но ему нравилось держать в руке стопку, подносить ее ко рту, нюхать водку и пробовать ее на вкус.

Андрея же от нее воротило. Он любил вино. Особенно красное. Но ради папы выпивал стопку «Пшеничной». Тот крякал, когда Андрей опрокидывал ее. Как будто делал это сам.

– Картошка еще не сварилась, – сообщил отец. – Но уже на подходе. Как раз успеешь лук порезать.

– Да, я мигом. – Андрей увидел, что старик приготовил разделочную доску, нож, и принялся кромсать лук. – Как себя сегодня чувствуешь? – поинтересовался он.

– На удивление.

– А я тебе говорил, что не нужно экономить на таблетках. Видишь, как хорошо помогают эти, швейцарские.

– Дорогие очень. Не будем больше брать их. Здоровье они мне не вернут. И жизнь если и продлят, то на пару месяцев…

– Я всегда думал, что радоваться нужно каждому дню. Особенно если ты сильно болен.

– А если не получается?

– Но если ничего не болит, то можно получать удовольствие от малого: вкусной пищи, теплой ванны, интересного фильма… – Андрей вытер увлажнившиеся глаза. Он резал лук, поэтому плакал… Или не только поэтому? – Ты был лишен всего этого долгие годы. Так наслаждайся. И не мешай мне помогать тебе в этом, то есть покупать тебе швейцарские таблетки.

– Даже когда чувствую себя нормально, все равно страдаю. Боль моя не только телесная. Я тут, – Мстислав хлопнул себя кулаком по груди, – сгнил еще до того, как мои легкие начала пожирать болезнь. Сердце истекло кровью и скукожилось, понимаешь? Хотя оно здоровое. Можно будет даже кому-то пересадить, когда умру.

– А что, если найдутся доказательства твоей невиновности и тебя оправдают? – спросил Андрей. – Тебе станет легче?

– Ты тоже смотрел эту передачу? – встрепенулся отец.

– Какую?

– Про китайца, который тридцать лет отмотал за двойное убийство, которого не совершал. Пожизненное дали, но выпустили, когда новые обстоятельства дела вскрылись и стало ясно, что он не виновен. На тот момент ему было шестьдесят. Половину жизни отняли. Конечно, извинились за это. Да еще какую-то смешную компенсацию выплатили.

– Разве плохо, что пусть с тридцатилетним опозданием, но справедливость восторжествовала?

– Конечно, хорошо. Только китайцу от этого уже ни горячо, ни холодно. Домом его тюрьма стала. А его вырвали из привычной среды и бросили, как щенка, в бурную реку современной жизни. Выплывет – не выплывет, кто знает.

– Но разве от того, что доброе имя восстановлено, ему не легче?

– Если только немного. Жизнь назад не вернешь. И того, как тебя считали убийцей половину ее, не забудешь. – Отец подошел к плите, снял с кастрюли крышку и ткнул в картофелину вилкой. – Все, готово. Посторонись, буду воду сливать.

– И все же я думаю, что это очень важно – доказать свою невиновность, – не унимался Андрей. – Уйти в мир иной чистым. Без клейма убийцы.

Отец, наклонив кастрюлю над раковиной, распорядился:

– Достань масло из холодильника. Только не рафинированное, а вонючее. – И когда вода слилась, задумчиво проговорил: – Может, ты и прав, сынок. Лучше поздно, чем никогда. Только я первые годы заключения мечтал о том, чтоб справедливость восторжествовала. Потом все равно стало. На свободу хотелось, да. Поэтому я пытался бежать…

– Что? – Андрей застыл с бутылкой масла в руке.

– Да, мы с корешами почти смогли… Но нас нагнали уже за забором. Избили, спустили на нас собак. Тогда я и пострадал. Не в тюремной драке. Начальство замяло побег. Не хотело портить репутацию зоны. Да и перестарались охранники, двоих покалечили, включая меня, одного убили. Тот, что умер, Сева Пырьев по клике Пупырь, тоже ни за что сидел. Был с друзьями в баре, началась драка, он разнимать бросился, а загребли всех. А у него судимость по малолетке была. Все на Пупыря и повесили. Зачинщиком назвали да впаяли пятак, тогда как остальные отделались условкой.

Андрей отобрал у отца кастрюлю и стал выкладывать картошку в тарелку. По его разумению, ее предварительно нужно было почистить, но Мстислав ел с кожурой. Глазки ногтем выковыривал и ел…