Дом без привидений

– Никусь, а мы обедать сегодня будем? – Егор плюхнулся рядом и легонько дернул ее за короткую темную прядь.

– Ты мой обжоркин! Почище Мальчика. Тот все время хочет есть, и ты тоже.

– Да, я такой. – Егор похлопал себя по подтянутому, впалому животу. – Я могу быка съесть. Это у меня с детства. Мама не успевала от плиты отойти – только приготовит, я уже все подмел.

– Просто у тебя хороший обмен веществ, – ласково проговорила Вероника и погладила его по голове. – Сейчас, две минутки посижу и сделаю цыпленка.

– Табака? – обрадовался Егор.

– Если хочешь, могу и табака. А на гарнир что приготовить? Картошку? Макароны?

– Картошку. Жареную, с луком, как ты делаешь. Ника, даже если бы ты была уродиной, а не красавицей, я бы все равно женился на тебе из-за того, как ты готовишь.

– Во-первых, я не уродина, – засмеялась Вероника. – А во‐вторых, не подлизывайся. Иди пропылесось наверху, а то там пылищи небось.

– Ладно, иду. Но ты тоже не затягивай с цыпленком.

Егор ушел. Вероника с сожалением покинула диван и принялась жарить тушку цыпленка под гнетом, чтобы он получился с румяной корочкой. Потом начистила картофель, нарезала его соломкой и кинула на сковородку вместе с репчатым луком.

Наверху шумел пылесос. Возле дивана на полу мирно посапывал Мальчик. Было тепло и уютно, от сковородки поднимался вкусный пар. Вероника вытерла руки, отошла от плиты и прислушалась к себе. Она выпила таблетку полтора часа назад. На душе было легко и спокойно, окружающее виделось в светлых тонах. Ее губы сами собой сложились в улыбку. Как все чудесно разрешилось, лучше и представить невозможно. За ворота она больше не выйдет, а тут, в доме, ей ничего не грозит. Даже плита у них теперь не газовая, а электрическая, крыльцо абсолютно новое и крепкое. Мальчик ночью спит в предбаннике, если кто полезет через забор, он тут же проснется и залает. Егор обещал возвращаться с работы ровно в семь. Все проблемы решены. Только карточное предсказание… оно одно засело тревожным комочком где-то глубоко внутри, однако таблетка и с ним справилась, почти растворила в розовой беспечности и благостности. Слава профессору!

Мальчик, не в силах больше выносить нарастающий аромат цыпленка, заворочался во сне и открыл глаза. Нос его зашевелился, хвост описывал в воздухе замысловатые кривые. Сверху послышались шаги.

– О боже! Какой запах! Я сейчас откушу себе язык. – Егор подошел к плите и с восхищением взглянул на содержимое сковородок. – Когда уже будет можно?

– Вы с Мальчиком очнулись одновременно, – засмеялась Вероника. – Все готово. Мой руки и за стол.

Стол у них теперь был тоже новый взамен маленького, временного – большой, овальный, покрытый красивой ажурной скатертью. Егор с готовностью отправился в ванную. Вероника отнесла псу мясных гостинцев в его плошку и поставила на стол две тарелки. Разделала цыпленка, положила картошку, получившуюся на удивление румяной и аппетитной.

– Ох, как я соскучился по нормальной еде! – Егор вернулся и с ходу схватился за вилку. – Печеные баклажаны меня, признаться, утомили, при всем уважении к теще.

– Ты ничего не понимаешь. Это же здоровое питание, полезное.

– По мне, ничего полезнее мяса нет и быть не может. – Егор отправил в рот внушительный кусок цыпленка и тут же закусил картофелем. – Вот это обед, это я понимаю. А то грибы, баклажаны…

Они неспешно пообедали, выпили немного вина. Потом пошли прогуляться с Мальчиком по лесу. Поиграли в снежки, как в прошлый раз. За это время раза три позвонил отец.

– Молодежь, ну как вы там? Лешего не встретили?

– Не встретили, – бодро отозвалась Вероника.

– Ну а если серьезно – как настроение?

– Превосходное. Наслаждаемся общением с природой.

– Ну хорошо. Если что – звони.

И так каждые два часа.

– Сколько можно уже! – Вероника в очередной раз спрятала телефон и закатила глаза.

– Он волнуется за тебя. Знаешь, он мне вчера ночью, когда ты уже спала, снова советовал никуда не ехать. Требовал, чтобы я тебя уговорил остаться.

– Никаких остаться! – Вероника с размаху упала в сугроб, раскинув руки. Прямо над головой ярко синело небо, в которое, как стрелы, вонзались верхушки елей. – Да здравствует Плацкинино! – прокричала она, сложив ладони рупором. – Да здравствует наш дом! Да здравствуем мы!

– Ура! – подхватил Егор и, ухватив Веронику за ногу, потащил ее по снегу к ельнику. Она хохотала и сопротивлялась. Они лежали на снегу под молодой елочкой и целовались. Губы и щеки щипал мороз. Мальчик носился рядом с громким лаем.

Вечером Егор заявил, что простыл, стал жаловаться на горло. Глаза его и вправду слезились, он то и дело чихал. Вероника с грустью поняла, что и сегодня поработать над малышом не получится. Да и опасные дни уже миновали, так что нечего расстраиваться понапрасну. Все впереди. Она сделала Егору горячего чая с лимоном и малиновым вареньем, отыскала в аптечке и заставила его рассосать таблетку. Уложила в кровать, накрыла одеялом.

– Может, тебе лечь в гостевой? – хрипло спросил Егор. – Боюсь заразить тебя.

– Не бойся. У меня хороший иммунитет. А вот на работу я бы на твоем месте завтра не поехала. Вдруг утром температура подскочит?

– Не подскочит. Работа – это святое. Закапаю в нос, и все проблемы.

– Ну, как знаешь.

Спала Вероника сном младенца, очевидно, в этом тоже была заслуга американского лекарства. Она не слышала, как Егор встал и уехал в Москву. Когда проснулась, постель уже была пуста. Она первым делом набрала его номер.

– Ну как ты, живой?

– Полуживой, – все так же хрипло пошутил он. – Я уже подъезжаю к сервису. Горло немного саднит, а так ничего, вполне сносно.


– Ты бы договорился со своим Серегой, что уйдешь пораньше.

– Попробую. Но не факт, что он согласится. Работы много.

– Слушай, в конце концов, у вас есть рабочие. Ты же не рядовой автослесарь, а совладелец. Почему ты терпишь такое обращение? – возмутилась Вероника.

– Ладно тебе, не ругайся. Все, я пойду, чмоки. – Он повесил трубку.

Вероника по привычке выглянула в окно, убедилась, что двор пуст, и спустилась. Выпила кофе с чувством и с толком, выпустила на улицу Мальчика, сама оделась и вышла вместе с ним. Она дурачилась и резвилась, пес, ошалевший от счастья, с размаху бросался ей на шею и звонко лаял.

Нагулявшись вдоволь, они зашли в дом. Вероника достала из морозилки индейку, намереваясь приготовить из нее бульон для тыквенного супа. Снова позвонила Егору, но тот не мог говорить. Она щелкнула пультом от телевизора и вдруг почувствовала дурноту, такую резкую и внезапную, что у нее закружилась голова и потемнело в глазах. Вероника вспомнила предупреждение врача: нельзя пропускать прием лекарства. Она, возясь с Мальчиком, совсем позабыла про таблетку. И вот результат.

Ей стоило огромного труда добраться до шкафчика, где лежала коробочка, достать капсулу и проглотить, запив водой. Она прилегла на диван. Минут через пять головокружение прошло, чернота перед глазами рассеялась, настроение стало прекрасным и безоблачным. Вероника полежала еще чуть и с энтузиазмом принялась хлопотать по хозяйству. Потом села за компьютер и наверстала упущенное по работе за то время, что гостила у родителей.

Закончив с бухгалтерией, она невольно прислушалась, но в доме впервые за все это время было тихо. Ничего не скрипело и не шуршало. Вероника снова оделась и вышла во двор. Постояла у крыльца, затем осторожно пошла к воротам. Приоткрыла калитку, напряженно вглядываясь в подступающие сумерки. Тишина. Все та же тишина – нигде ни души. Оборотень исчез. Она могла поклясться, что прежде чувствовала его присутствие, а теперь лес был пуст. «Значит, это все-таки были мои галлюцинации, – подумала она. – С приемом лекарства они пропали. Даже если бродяга придет снова и постучит в ворота, я буду знать, что это просто безумный бездомный человек, неопасный для меня, какой бы вздор он ни нес».

Из дому донесся лай Мальчика, и Вероника вспомнила, что закрыла его внутри. Она не побоялась выйти за ограду одна, без собаки! Ай да психотерапевт! Вероника вернулась в дом в эйфории и принялась дожидаться Егора.





18




Неделя пролетела легко и незаметно, за ней другая. Ничто не тревожило размеренную Вероникину жизнь. Она сидела дома, дальше участка нос не совала, в магазин не ходила – Егор привозил продукты из Москвы. Вероника по-прежнему трудилась над квартальным отчетом, пекла всякую вкуснятину, с удовольствием намывала до блеска полы, шила.

Параллельно с этим она размышляла над словами психотерапевта о том, что ей чего-то не хватает для полного счастья. Она старалась понять, чего же именно. В первую очередь, конечно, ребенка. Но кроме него есть ведь еще что-то, о чем она раньше не задумывалась.

У всех ее друзей и знакомых имелись какие-то увлечения: Юлька в своем Нюрнберге занялась изготовлением тортов, у нее целая галерея в «Инстаграме», любо-дорого взглянуть. Лизка открыла что-то типа семейного детского сада и всю себя посвятила заботе о ребятишках. Другая подруга, Соня, изучает языки. Просто так, для себя. Уже овладела немецким, итальянским и португальским. Даже отец, занятый днем и ночью делами своей фирмы, подсел на тренажеры и фитнес и вместо того, чтобы стареть, молодеет день ото дня. Почему же у нее нет никакого хобби? Разве что готовка, но Вероника не могла с уверенностью сказать, что ей доставляет такую уж радость стоять у плиты. Скорее, она делала это, чтобы побаловать Егора, хобби которого было, безусловно, вкусно поесть.

Прикидывая и так и эдак, перебирая в уме все свои склонности, Вероника наконец пришла к выводу, что неплохо бы ей начать рисовать. В детстве она пару лет ходила в художественную школу и даже делала какие-то успехи, но потом ее любимая Анна Дмитриевна уехала по семейным обстоятельствам, а пришедшая на ее место учительница оказалась слишком строга для Вероники. Она стала пропускать занятия и вскоре бросила их совсем. Периодически ее тянуло к краскам и холсту, она пыталась писать пейзажи, даже специально выбиралась для этого на природу. Но все это было не систематически, а так, наскоками, по настроению. Вероника решила, что пришла пора заняться живописью всерьез. Она хотела было рассказать Егору о своей идее, но потом передумала. Лучше устроить ему сюрприз, тем более совсем скоро его день рождения. То-то он удивится, получив в подарок плацкининский пейзаж, написанный женой.

Теперь предстояло придумать, как раздобыть кисти, краски и мольберт, чтобы Егор об этом не знал. Вероника немного поколебалась и позвонила Василию с просьбой купить ей все атрибуты живописи втайне от Егора – все равно он мотается в райцентр, зайти в магазин ему ничего не стоит. Не найдет мольберта, так хотя бы бумагу и краски.

– Да не вопрос, – легко согласился Василий. – На следующей неделе поеду, все куплю. А ты вот что – в подвале-то не смотрела?

– При чем тут подвал? – удивилась Вероника.

– При том. Супруга-то снегиревская, покойница, последние годы художеством увлекалась. Все сидела в беседке или во дворе и малевала. Цветочки всякие, горшочки, елочки. Снегирев ей кучу всего купил для этого занятия.

Тут Вероника вспомнила о найденных во время уборки в подвале любительских картинах. Значит, они принадлежали перу жены Снегирева. Но что они делали в подвале? Словно отвечая на ее вопрос, Василий сказал:

– Как супружница померла, так Колька все ее прибамбасы рисовальные из комнаты в подпол стащил – мол, чтобы с глаз долой. Вот я и говорю – ты глянь там, вдруг чего отыщешь. Мне купить нетрудно, но у Кольки все было высший класс, он на жену денег не жалел.

Вероника подумала, что Василий прав. Вполне возможно, в подвале среди прочего хлама есть и мольберт, и все остальное, необходимое для ее замысла.

– Хорошо, я посмотрю, – согласилась она. – Но если не найду, вы все же мне купите.

– Договорились, – бросил Василий.

Вероника отложила телефон и принялась раздумывать, когда ей лучше спуститься в подвал так, чтобы Егор этого не заметил. Для этой цели более всего подходили будние дни, когда он был на работе. Однако в отсутствие Егора лазить в подвал Веронике не хотелось. Мало ли что может случиться – например, дверь захлопнется, а она не сможет ее открыть. Да и страшновато, учитывая недавние ее галлюцинации. Она решила, что сделает это в субботу, рано утром, пока Егор будет спать.

Так она и поступила. Проснулась в восемь, прислушалась: Егор мирно сопел под боком. Вероника потихоньку вылезла из постели, натянула спортивный костюм и на цыпочках сошла по ступенькам в гостиную. Там царили полумрак и тишина. Вероника выпустила Мальчика во двор, наскоро глотнула чаю и, взяв с гвоздика связку ключей, спустилась по узенькой лесенке. До этого она никогда сама не открывала тяжелую железную дверь. Ключ плотно сидел в скважине и не хотел проворачиваться. Вероника порядочно повозилась с ним и уже подумала, что из ее затеи ничего не выйдет – придется просить Егора о помощи и, стало быть, раскрывать перед ним карты. Но тут наконец несговорчивый ключ дернулся и подчинился ее нажиму. Раздался щелчок. Вероника толкнула дверь и зашла в подвал.

Тут же в носу у нее засвербило от пыли и захотелось чихнуть. Она так и не вымыла полы – не до того ей было все это время. Вероника дала себе слово на этой же неделе привести тут все в полный порядок. Она бродила между наваленными в кучу вещами, брезгливо трогая их и стараясь отыскать среди этой груды мусора что-то, имеющее отношение к живописи. Скоро ей повезло – она наткнулась на коробку с красками, почти новыми, неиспользованными. Рядом лежал пакет с кисточками. Обрадованная успехом, Вероника продолжила поиски. Она была уверена, что где-то тут есть и мольберт, да не простой, а дорогой, возможно, профессиональный. Краски и кисти тоже были весьма недешевые.

В носу щекотало все сильнее, Вероника поминутно чихала, глаза у нее стали чесаться и слезиться. Она наткнулась на перевернутый кверху ножками стул, замаскированный какой-то бумагой, едва не полетела на грязный бетонный пол, чертыхнулась и поняла, что нужно закругляться. Нет тут никакого мольберта.

Едва она так подумала, как тут же увидела его. Он стоял в углу, у самой стены, аккуратно прикрытый куском светлой ткани. Вероника сняла ее и невольно залюбовалась. Великолепный мольберт, красивый, удобный. Теперь оставалось придумать, где спрятать его от Егора. Вероника решила, что отнесет в мансарду, куда они почти не заходят. Она сунула под мышку коробку с красками, подхватила мольберт и потащила его к двери. Однако не тут-то было: одна из ножек зацепилась за что-то и застряла. Вероника стала дергать и уронила краски. Они рассыпались по полу. Мольберт тоже упал.

Послышался хруст. Вероника испугалась, что ножка обломилась. Она плюнула на краски, присела на корточки и стала смотреть, все ли цело. Все оказалось на месте. Вероника вздохнула с облегчением, подняла коробку из-под красок и тут увидела на ее дне пачку аккуратно сложенных тетрадных листков в клетку, исписанных мелким, убористым почерком. Пачка была довольно толстой. Вероника извлекла листки из коробки, осторожно расправила верхний и вгляделась в ровные строчки, написанные синими чернилами, думая, что это кулинарные рецепты – ее бабушка именно так хранила их, в жестяной круглой коробке из-под печенья.

«Девочка моя, Снежана! Снова я пишу тебе, хотя знаю наверняка, что ты не прочтешь этих писем. Ну и что? Какая мне разница? Я должен говорить с тобой, хоть на бумаге. Ты думаешь, что я предатель, никчемный, безалаберный болван, разрушивший наше счастье. И ты права. Нет мне прощения. Я только хочу, чтобы ты была счастлива в своей новой жизни. Пусть у тебя все будет хорошо, а у меня самого ничего хорошего уже не осталось. Только воспоминания и эта бумага, на которой я могу обратиться к тебе. Улыбайся, мое сокровище! Обнимаю тебя и нежно целую. Твой С.».

…Вероника с удивлением повертела в руках пыльный листок. Кто это писал и кому? Неужели Снегирев своей супруге? Значит, ее звали Снежана. Но в чем провинился Николай перед женой, за что так слезно молит прощения? Вероника раскрыла другой листок: «Ангел мой, Снежана! Снова я беспокою тебя и не могу иначе. Без тебя дни чернее ночи. Я все вспоминаю твои слезы – как я мог допустить, чтобы ты плакала? Ты, всегда смотревшая с гордостью в лицо любым трудностям. Каким чудовищем нужно было быть, чтобы довести тебя до края? Надеюсь, ты простила мне эти слезы. Надеюсь, ты не плачешь больше. Твой, вечно твой С.».

…Вероника поспешно проглядела остальные письма – их оказалось ровно десять. Все они были без конвертов, примерно одного содержания, от которого у нее невольно на глаза навернулись слезы. Все подписаны загадочной буквой «С». Значит, это точно Снегирев. Какая-то тайна была скрыта в его отношениях с супругой, о которой в Плацкинине никто не знает. Что, если Снежана умерла не от болезни, а покончила с собой?? Но нет, отец Владимир ведь ясно сказал, что приходил причащать жену Снегирева перед смертью. Значит, она действительно хворала. Тогда что же произошло?..

Прямо за дверью раздался голос Егора.

– Да, слушаю. Где я? Где мне быть в выходные? В Плацкинине, разумеется.