Горлов тупик
Часть 28 из 75 Информация о книге
– Ы-ы… – Федька помотал головой, зажмурился и выпалил петушиным фальцетом: – Она мой агент! Влад тихо присвистнул. Да, похоже, балбес допрыгался. Интимная связь с агентом это не шутки. То есть в целях вербовки, при оперативной необходимости, с одобрения руководства, можно, да только у Федьки явно не та ситуация. «Мне повезло, – подумал он, – Шура чем-то там переболела в эвакуации и стала бесплодной, но даже если вдруг залетит, не посмеет предъявлять претензии, тем более шантажировать. Повезло, что моя связь ни малейшего отношения к моей службе не имеет. Хотя при чем здесь везение? Иначе и быть не может. Ясно же, кто я и кто он!» Влад сел, протянул балбесу носовой платок: – Сопли утри и расскажи все по порядку. Федька высморкался, заговорил механическим голосом, будто начальству докладывал: – Встречались на конспиративной квартире два раза в неделю, вроде нормально работала, информацию давала регулярно, добросовестно. Отношения чисто деловые, с моей стороны никаких намеков, все строго в рамках служебной инструкции. – А тогда чего дергаешься? Федька скорчился, губы задрожали, опять послышался тоненький долгий звук: «Ы-ы…» Влад выключил газ под чайником, налил себе и ему, покрепче, положил по два куска сахару. – Выпей горячего, соберись! Федька послушно отхлебнул, всхлипнул: – Напишет она на меня, сволочь! Главное дело, врет, сука, будто я, пользуясь служебным положением, склонил ее, а теперь угрозами принуждаю к нелегальному аборту. – Погоди, как же она напишет? Ни фамилии твоей, ни чина, ни должности не знает. Быстренько под любым предлогом скинь ее кому-то другому, и ни черта она не докажет. – Ага, попробуй скинь! Она за мной числится, все наши встречи документально зафиксированы, все разговоры запи… Влад быстро приложил палец к губам, пристально взглянул на балбеса и бодро произнес: – Федь, а Федь, пойдем подышим. Балбес всхлипнул, закивал: – Точно! Хорошая идея! Мне на воздухе сразу полегчает, голова трещит, ни черта не соображаю. Они поднялись к Федьке, чтобы он оделся, потом вышли на улицу. Еще не рассвело, сыпал медленный мелкий снег. На остановке серая тихая толпа ждала трамвая. – Ну, теперь выкладывай, – сказал Влад, когда отошли подальше от толпы и зашагали по пустому Покровскому бульвару. – Да, понимаешь… Винцо, закусочка, то да се… Там еще диван такой большой, мягкий… – Он достал из кармана платок и принялся сморкаться. – На том диване ты ее и склонил? – Еще неизвестно, кто кого! Она нарочно юбку надела широкую, чтоб задиралась до подвязок, и блузку такую специальную, ну, у которой пуговки сами расстегиваются, будто случайно, и еще волосами встряхивала, помаду вынула, стала губы мазать, ресницами помахивать, знаешь, как они это умеют… – Знаю, – кивнул Влад, – дальше! – Ну, че? Дальше, ясно, не сдержался я! – И часто ты не сдерживался? Ты о чем вообще думал? Забыл, что на конспиративных квартирах прослушки стоят? Балбес надулся, запыхтел, пробубнил сердитым баском: – Влад, ну, хватит, мне и так хреново! Белесые брови вздыбились, нижняя губа выпятилась и задрожала. Влад понял, что перегнул палку. Друг ждал сочувствия, а не насмешек и упреков. – Федь, я просто пытаюсь разобраться, насколько все серьезно, поэтому спрашиваю, – мягко объяснил он, – какая на ней была юбка-блузка, к делу не относится. Передо мной оправдываться не надо. Лучше скажи, кто она, где работает, с каким контингентом… Федька резко остановился, вытаращил глаза, взвизгнул: – Ты оху…л?! Оперативник не имел права раскрывать своих агентов никому. Судя по такой бурной реакции, этот пункт служебной инструкции балбес усвоил накрепко, стараниями Дяди, конечно. А вот о том, что спать с агентами не стоит, Дядя сказать забыл. – Ладно, – Влад кивнул, – не хочешь, не надо. – Что значит – не хочу? Не имею права, это же должностное преступление! Влад ничего не ответил, только пожал плечами. Несколько минут шли молча. Балбес пыхтел, кряхтел, наконец не выдержал: – Я по-хорошему намекнул ей, мол, давай договоримся, ты эту свою бабскую проблему решаешь, я тебе ущерб моральный-материальный возмещаю, и спокойно работаем дальше. – То есть денег предложил? – Ну да! Как иначе-то? Ведь не отвяжется! Главное дело, вначале согласилась, а потом вдруг заартачилась, поперла на меня с шантажом-угрозами. – Может, мало предложил? Федька так сильно замотал головой, что слетела шапка. Он присел, поднял ее и снизу вверх взглянул на Влада: – Я сумму вообще не называл, сказал: дам, сколько нужно. Она вроде согласилась, притихла. Ладно, говорит, подумаю. А потом… – Он сморщился, принялся счищать со своей шапки грязь, но руки так дрожали, что он опять ее выронил. Влад поднял, отряхнул, нахлобучил балбесу на голову, легонько похлопал его по плечу. – Эй, кончай киснуть! Первым делом надо выяснить, написала или еще нет. Федька замер. На мокром от слез лице читалась напряженная работа мысли. Он выпучил глаза и прошептал: – Как? – Поговори с ней. Денег больше не предлагай. Изобрази чувства. Попроси прощения, скажи, что любишь, успокой, расслабь, ну, не мне тебя учить, ты же умеешь. – Пробовал. – Федька махнул рукой. – Люблю, мол, с моей стороны все серьезно, просто с ребенком спешить не стоит, надо сначала привыкнуть нам друг к дружке, а потом уж, когда поймем, что подходим характерами, тогда будем решать насчет детей. – Странно, – Влад нахмурился, – что же она вдруг так на тебя взъелась? – Это они на нее повлияли, – прошептал Федька, – сама она вряд ли решилась бы. – Кто – они? – Ну, кто? Докторишки! Жиды-заговорщики! – Он скорчил рожу и пропищал противным бабьим голосом: – Доктор сказал – есть риск, что я больше забеременеть никогда не смогу… – Погоди, – перебил Влад, – у нас аборты вообще-то запрещены, это уголовная статья! – Ой, ладно, брось, она сама медсестра, в больнице работает. На лапу дать, не жадничать, – сделают тихо, аккуратно, и все шито-крыто. – Так, может, они там догадываются, что она агент? – Влад остановился, полез в карман за папиросами. – Да, вляпался ты крепко. Ума не приложу, как тебе помочь! Федька взял папиросу из его пачки, прикуривая, поднял опухшие красные глаза, жалобно пробормотал: – Влад, ну придумай что-нибудь, ты же умный! * * * Гости разъехались, Клавдия и прапорщик домывали последние тарелки. Вячеслав Олегович надел пижаму, почистил зубы, залез под одеяло, взял свежий номер толстого литературного журнала. В голове кружилась карусель пережитого дня. От этого навязчивого кружения слегка подташнивало. Оксана Васильевна в теплой ночной рубахе сидела перед трельяжем и расчесывала короткие светлые волосы массажной щеткой. – С этим надо что-то делать, – произнесла она, как бы размышляя вслух, но достаточно громко, чтобы муж услышал и отвлекся от чтения. – С чем именно? – Вячеслав Олегович поправил очки и перевернул страницу. – Вика ведет себя отвратительно, нарочно подставила меня, опозорила перед Галиной и Зоей! «Значит, кумушки все-таки проболтались. – Галанов печально вздохнул. – Конечно, она взбесилась. Но и Вика хороша со своими шуточками». – Что ты молчишь и вздыхаешь? – Жена отложила щетку и открыла банку с кремом. – Отвратительно подставила, опозорила… – пробормотал он, не отрываясь от журнала. – И ты еще будешь говорить, что я перебарщиваю с эпитетами. – При чем здесь эпитеты? Не придирайся к словам! – Ну, извини, я как-никак писатель, – он хмыкнул, – слова для меня значат много. Она выдвинула вперед нижнюю челюсть и принялась похлопывать между подбородком и шеей. Он покосился на ее отражение и понял, что следующие несколько минут пройдут в тишине. Он знал наизусть этот ежевечерний ритуал. Вот сейчас кончики пальцев пройдутся мелкой дробью по скулам и вокруг прикрытых глаз. Потом она приблизит лицо к зеркалу, подвигает губами, бровями, выдернет пинцетом несколько лишних волосков, откинется на спинку стула, вздохнет, размажет по рукам остатки крема и лишь после этого продолжит разговор. Он поймал себя на том, что в третий раз читает один абзац. Карусель замедлила ход, стала застревать на отдельных эпизодах. Поросячий визг. Запах валерьянки. Чужой голос за стенкой, чужой язык, испуганный шепот Глеба: «Это арабский!» В тот момент Вячеслав Олегович пережил целую бурю чувств: возмущение, унижение, бессилие. Чужой человек заперся в его кабинете, болтал по телефону, как у себя дома, да еще по-арабски. Потом, когда Любый извинился, все объяснил, полегчало. А когда принялся нахваливать его книги и попросил автограф, стало совсем хорошо.