Истерли Холл

К одиннадцати с едой было покончено, слуги закончили уборку, и всей толпой они двинулись вверх по лестнице переодеться и сменить фартуки, потому что они тоже были приглашены в церковь, где для них был выделен задний ряд стульев. Поверх общего гвалта послышался голос Лил:

– Она так прелестно выглядит. Надеюсь, она не запрется у себя в спальне и покажется людям.

У себя в комнате Эви причесала Дотти, а Дотти Эви. Дотти пробормотала:

– А что, если она не придет? Мама дорогая! Столько еды.

Эви пожала плечами:

– Можешь представить, что будет с ее родителями?

Дотти засмеялась.

– Лучше не надо.

Эви расправила фартук. Бедная леди Вероника. Как одиноко, должно быть, ей сейчас.

В конюшенном дворе всю прислугу ожидали телеги, чтобы ехать в церковь, ту самую, которую некоторые посещали по воскресеньям. Остальные ходили в часовню или вообще никуда не ходили. Это разрешалось, поскольку Брамптоны были безразличны к духовным вопросам.

Бракосочетание совершал Эдвард, и к тому времени, как они приехали, служба уже началась. Возглавляемые мистером Харви, они проскользнули на задние ряды. Церковь была украшена ветками деревьев и тепличными розами, белыми и розовыми, соответствовавшими цветосочетаниям дома. И там, среди цветов, стояла в длинном белом платье леди Вероника. Эви с облегчением выдохнула. Она обернулась. Ей хотелось найти Саймона, который заранее приехал сюда вместе с Берни и Томасом завершать украшение церкви. Он стоял справа и, как будто почувствовав – уже в который раз, – что она ищет его, улыбнулся ей и одними губами сказал:

– Мы с тобой следующие, Эви, родная.

Она кивнула и тоже улыбнулась. Да, уже недолго осталось ждать. В декабре 1914 года будет выставлена на продажу небольшая гостиница в окрестностях Фордингтона. Они узнали об этом только на прошлой неделе. Отец сразу же заявил об их заинтересованности, взяв полдня, чтобы съездить на телеге в Фордингтон. Теперь ей предстояло сказать об этом миссис Мур. Присоединившись к поющим, Эви посмотрела в ее сторону. Морской воздух непременно оздоровит повариху, и она, скорее всего, захочет помогать на кухне. Душа Эви наполнилась радостью от красоты гимна, звуки органа захватили ее. На органе играла Грейс. Бедная Грейс! Эви хотелось спросить Джека, есть ли что-то между ними, но он так держался, что она поняла, что спрашивать нельзя.

Она вернулась мыслями к Саймону. Леди Вероника попросила его помочь развлекать гостей на балу и петь вместе с профессиональными музыкантами из Ньюкасла. Они уже рассаживались в танцевальном зале и расставляли свои инструменты. Помимо того что леди Вероника платила ему пять гиней, опыт поможет ему, когда он будет искать работу. А может быть, они с Берни и Томасом создадут свой ансамбль. И конечно, он прав, что хочет оставить гинеи себе. Это был такой сюрприз, вот и все.

Леди Вероника проговорила в ответ на заданный священником вопрос:

– Да, хочу.

Миссис Мур посмотрела на нее и вздохнула:

– Столько еды. Я бы не вынесла, если вся она отправилась бы свиньям.

Мистер Харви уже подавал им знаки, что пора на выход. Эви закусила губу, чтобы остановить рвущийся наружу смех.



Джеймс и Арчи повели официантов к шатру, и Эви с миссис Мур воспользовались передышкой и расслабились, сидя у себя на кухне. Дело сделано. Эви заварила чай, наслаждаясь тишиной. Остальные собрались в конюшенном дворе и у тисовой изгороди, где пока наблюдают за происходящим, а скоро уже будут танцевать под пение Саймона и его товарищей, скрытых от взоров семьи.

– Саймон волнуется? – спросила миссис Мур, обмакивая в чай кусок имбирного бисквита. Свои очки повариха водрузила на голову.

– Немного, но вместе с тем ему не терпится начать. Он очень уверен в себе.

Эви потянулась за бисквитом и тоже обмакнула его в чай и пососала, прежде чем отправить кусок в рот.

– Леди Вероника точно останется здесь, Лил говорила, – сказала миссис Мур, устраиваясь поудобнее на табуретке.

– По-моему, это неплохо. Его ведь направили в Фолкстоун, так что ей, во всяком случае, здесь будет удобнее жить. Я подумала, что она могла бы поехать с ним, но…

Миссис Мур кивнула.

– Вот именно. Но. Я не знаю. В самом деле не знаю. И правда, задаешься вопросом, они вообще будут когда-нибудь жить вместе? Но эта публика совсем другая по сравнению с нами.

А не сказать ли ей прямо сейчас о Фордингтоне? Наверно, все-таки нет. А если кто-то другой перекупит гостиницу? Эви протянула руку еще за одним бисквитом.

– Его могли бы назначить в Ирландию из-за всех этих дел с самоуправлением, мне так кажется. Или даже на Континент. Джек говорит, Германия рвется захватить себе колонии и может попытаться отобрать наши. Почему они не могут найти себе собственные колонии? Или мы могли бы поделиться с ними. А может быть, мы вообще не должны иметь колонии?

Миссис Мур легонько похлопала ее по руке.

– Ради всего святого, девочка моя, перестань переживать за весь мир. То у тебя всеобщее право голоса, то мир во всем мире. Мы поварихи на кухне, одна из которых скоро будет управлять собственной гостиницей и выйдет замуж, как только управится с делами, если я правильно понимаю.

Она обхватила чашку обеими руками – распухшие пальцы не сгибались.

– Как же мы теперь должны будем называть нашу застенчивую невесту? – спросила Эви.

– Она хочет, чтобы ее называли, как раньше, леди Вероника, а он будет капитан Уильямс. И вот что я тебе скажу, девочка моя, для нас это благословение, что мы будем меньше видеть лорда и леди Брамптон, которые предпочитают Лондон и Лидс. – Миссис Мур поднялась с табуретки и поставила чашку на стол. – Ну иди, слушай своего друга, а я пойду отдохну, как положено такой праведной душе, как я.

Эви засмеялась, придерживая дверь для поварихи и глядя, как она ковыляет по коридору.

– Я приготовлю чай через пару часов.

– Да-да, а потом, ближе к вечеру, у нас будет шампанское и чуточка лобстера. После гостей останется-то много. Хорошо повеселиться!


Мистер Харви обещал, что по распоряжению леди Вероники на ужин будет шампанское.

– Спасибо. – Эви побежала вверх по лестнице во двор. Погода по-прежнему была хорошая, на синем небе ярко светило солнце. На конюшенном дворе прислуга будет шептаться и смотреть на происходящее, а кто-то уже нашел местечко у тисовой изгороди, чтобы сквозь ветки разглядеть получше. Она остановилась на крыльце, чтобы послушать голос Саймона, сильный и красивый, в сопровождении профессиональных музыкантов.

Она уже двинулась через двор, когда услышала за спиной какой-то звук. Она обернулась. Но было поздно. Чьи-то руки схватили ее за плечи и потащили вниз по ступенькам. Она потеряла равновесие и чуть не упала, но ее рывком подняли на ноги и потащили дальше, к черному входу.

– Что это? – охнула она. – Что такое?

Ногти схватившего впивались ей в плечи. Ее резко развернули. Кто-то нависал над ней. Ее обдало перегаром, и она с трудом удержалась, чтобы не вывернуть содержимое желудка на землю. Ну да, Роджер, кто же еще. Он тряхнул ее, но не отпускал.

– Так что, сучка, мой сын не захочет знать папу? Это мы еще посмотрим, а что до тебя, то ты будешь со мной, нравится тебе это или нет. Ты, значит, Форбс, да? Это ты разнесла слухи про дома.

Он притиснул ее к стене и сдавил ей горло. Она едва могла дышать. Он схватил ее за подбородок. Рот его оказался совсем близко к ее лицу.

Она отталкивала его, старалась ударить, но он уже щупал ей грудь. Тяжелое дыхание ударило ей в нос. Она все еще слышала голос Саймона и хотела позвать на помощь, но, господи, этот ублюдок уже прижался к ее губам. Его рука скользнула вниз, задирая ей юбку. Он просунул колено ей между ног, а она все никак не могла нормально дышать. По-прежнему звенела песня Саймона, и по-прежнему рот Роджера прижимался к ее губам, и, притиснутая к стене, она не могла помочь себе ни ударом, ни пинком, потому что его колено разводило ей ноги в стороны, а юбка была задрана до пояса.

И тогда она ударила головой, как всегда учил ее Джек. Она боднула его в нос со всей силы. Брызнула кровь. Рука на ее горле ослабла. Она толкнула его, и он качнулся назад и потерял равновесие. Неудержимая ярость заклокотала у нее в груди. Вот так, колотить руками в грудь, пинать, царапать, топтать. А теперь кулаком в солнечное сплетение. Он упал на ступеньки, подняв руки. Она продолжала наносить удары, пинать ногами, и ярость ее возрастала, потому что Тимми погиб, а наглецы на собраниях кидались помидорами и кирпичами. Этому будет положен конец. Она продолжала пинать его, а он лежал у ее ног, съежившись и закрывая руками голову.

Наконец Эви остановилась, тяжело дыша. Волосы распустились по плечам, шапочка неизвестно где. Ее била дрожь. Она наклонилась над ним и прошипела:

– Ты запомнишь, наконец? Не смей прикасаться ко мне. И чтобы ты близко не подходил ни ко мне, ни к моей семье. Сына своего оставь в покое. А теперь убирайся.

Она уперлась руками в бока, чтобы он не заметил, что ее трясет. Страх тут ни при чем, она знала, но что это? А, не важно. Она наблюдала, как он поднимается на ноги. На скуле осталась длинная царапина, костюм в грязи. Не глядя на нее, он нетвердыми шагами, спотыкаясь, пошел через двор к гаражу. Шофер сейчас вместе со всеми слугами на празднике, но в спальне Лена он найдет щетку, чтобы привести себя в порядок. Она не сводила глаз с его удаляющейся фигуры, и только когда он вошел в дверь, она бросилась по лестнице наверх. Дрожь била теперь все ее тело, боль в спине и бедрах от скачков по лестнице усиливалась.

В спальне Эви стащила с себя форму, налила в тазик воды из кувшина и умылась, потом переоделась в запасную форму, с трудом соображая, как надо завязывать фартук. Она начала приводить в порядок волосы, но поднимать руки было очень больно.

Она направилась к двери, и тут ноги у нее подкосились. Она споткнулась, но заставила себя стоять, потом добралась до постели. В желудке поднялась тошнота, тряска усилилась. Она уронила голову на руки, стараясь глубже дышать. Вот-вот вырвет. Но нет. Она уперлась руками в колени, сжала пальцы в кулаки. Надо же, болят, улыбнулась она. Джек гордился бы ею.

Эви выпрямилась и стала ждать, пока ее перестанет трясти, потому что должно перестать. Она вспомнила, как Джек рассказывал, как его трясет после боя. На глазах выступили слезы. Она еще крепче сжала кулаки. Она не заплачет. Из-за Роджера? Никогда.

Так Эви сидела, пока тряска не улеглась. Может быть, она вернется, но не такая сильная.

Раздался бой часов. Она поднялась, ощущая глубокое удовлетворение. Никто никогда больше не коснется ее, если она сама того не пожелает. Никто.

Эви без труда спустилась по лестнице, потом поднялась по ступенькам во двор, стараясь не смотреть по сторонам. Она направилась в конюшенный двор, где слуги уже не только слушали, но и танцевали. И только в этот момент она поняла, что Саймон все еще поет. Она подошла к месту, где стояла Дотти.

– Потанцуем? – предложила она.

Дотти сделала реверанс.

– Давайте же, ваше высочество.

Они закружились в вальсе, и она уже не обращала внимания на ноющие конечности, как не обратила внимания на вошедшего Роджера. Он был бледен, по лицу сверху вниз проходила царапина. Он потирал живот. Увидев это, Эви усмехнулась. Но она знала, что это не закончится до тех пор, пока один из них не уйдет.

Чтобы всем хватало места, для танцев использовали террасу. Жених и невеста уже танцевали. Его лицо выражало восторг, а леди Вероника выглядела, как всегда, спокойной и сдержанной. Что чувствуешь, когда выходишь замуж без любви? Эви подпевала в такт музыке, счастливая, что она – Форбс.



Воскресным днем в июне, когда они собирали морской уголь в Фордингтоне, Джек отозвал Эви в сторону и, глядя вдаль на переливающуюся поверхность воды под жарким солнцем и легким ветерком, сказал:

– Я предложил Милли выйти за меня замуж, девочка моя.

Эви выронила лопату.

– Ты – что?! Почему?.. Я думала… Ладно, не важно, что я думала.

А что, собственно, она думала? Эви и сама не знала.

– Почему, Джек?

Он по-прежнему смотрел в сторону моря. Лицо его после смерти Тимми осунулось, из него ушли свет и энергия, когда-то бившая через край. Он ничего не ответил, только засунул руки в карманы и пожал плечами. Она потянула его, чтобы он смотрел на нее, но он вырвался и продолжал смотреть на море. Она перешла и встала перед ним.

– Но ты же не любишь ее.

Он опустился на корточки и стал бросать кусочки угля в воду.

– Я люблю этого малыша, он такое чудо, и ему нужен отец. Я не могу допустить, чтобы он рос как дитя греха. А Милли мне нравится. И этого вполне достаточно, Эви. Не у всех получается, как у вас с Саймоном.

Печаль, исходившая от ее брата, стала почти осязаемой.

– Действительно этого достаточно для всей жизни, Джек?

– По крайней мере, у меня есть жизнь. Послушай, Эви. Мы не можем изменить то, что произошло с Тимми, но малыш не просил, чтобы его родили на свет. С Тимми уже ничего не поделаешь, но в моих силах сделать что-то для ребенка.