Как не умереть в одиночестве

– Конечно. Я через минутку присоединюсь.

Трубку на другом конце сняли после первого же гудка.

– Извини, Брайан, связь прервалась, – сказал кто-то. – Как я уже говорил, мы объясним это…

– Извините, – вставил Эндрю, – вообще-то я…

– Нет, нет, Брайан, извиняться поздно. Давай покончим с этим раз и навсегда, договорились?

– Я не…

– «Я не»… «я не»… Брайан, не унижайся, ладно? Заканчиваю разговор и кладу трубку. Увидимся завтра в офисе. И больше я слышать об этом не желаю, понятно? Вот и хорошо. До встречи.

Трубку положили. Эндрю вздохнул. Сразу не получилось. Он повторно набрал номер и отошел к окну гостиной. Сначала ему показалось, что Пегги выполняет какое-то упражнение – она сидела на корточках, слегка раскачиваясь на пятках, словно готовилась вскочить и прыгнуть. Но потом он увидел ее лицо, совершенно бледное, с влажными от набухших слез глазами. Пегги сделала несколько глубоких вдохов, и Эндрю вдруг понял, как тяжело ей было оказаться в такой запущенной, грязной квартире. Кофе, оладьи, игры и разговоры – это все предназначалось ему. Пегги просто хотела подбодрить его и сделать это ненавязчиво, тактично, без сочувственных улыбок и похлопываний по плечу. Все это время ей было не по себе, но она держалась, не показывала виду, как ей плохо, а он так и не догадался. Тронутый до глубины души ее добротой и бескорыстием, Эндрю едва не расплакался.

Мужчина, снявший трубку в первый раз, теперь отвечать не спешил, вероятно решив дать бедняге Брайану возможность потомиться в собственном соку. Между тем Пегги выпрямилась, еще раз глубоко вдохнула и направилась к входной двери. Эндрю дал отбой и откашлялся, пытаясь избавиться от комка в горле.

– Не получилось? – спросила Пегги, взглядом указав на телефон у Эндрю в руке.

– Он принял меня за кого-то, с кем работает и с кем только что разговаривал, и не дал даже слова сказать.

– Вот как?

– Предложил покончить раз и навсегда.

– Наглец.

– Вот и я так подумал. Попробую попозже еще разок.

Некоторое время они стояли молча, оглядывая грязную комнату. Потом Эндрю почесал в затылке.

– Я… э… хотел тебя поблагодарить. За то, что была здесь со мной, за разговоры, оладьи и все прочее. Спасибо тебе.

Щеки у Пегги порозовели, а на губах появилась улыбка.

– Все в порядке, дружище. Ну что, возвращаемся в офис?

– Да, ты возвращайся. – Эндрю вовсе не хотел, чтобы Пегги оставалась здесь хоть на секунду дольше, чем необходимо. Он достал из рюкзака скатанные в рулон мешки для мусора.

– И больше здесь делать нечего? – спросила Пегги, глядя на мешки.

– Нет. Просто… В общем, когда квартира в таком состоянии, я обычно немного прибираюсь. Как-то неправильно оставлять ее в неприглядном виде. Но ты можешь вернуться в офис.

Она бросила на Эндрю взгляд, значение которого он не понял, но почувствовал, что, должно быть ляпнул что-то не то.

– Я, пожалуй, останусь. – Пегги протянула руки. – Открывай мешок.

Пока занимались уборкой, Эндрю напряг воображение и ценой немалых усилий получил наконец результат.

– Я бы, кстати, поехал в Эдинбург.

– В Эдинбург? – Пегги растерянно посмотрела на него.

– Да, после Апокалипсиса. Проверил бы, смогу ли управлять поездом, а потом попробовал бы прорваться в замок. Или забраться на Трон Артура.

– Ага, неплохой ход. – Пегги задумчиво постучала пальцем по подбородку. – И все-таки, думаю, я бы победила с моим планом насчет «Савоя» и здания парламента.

– Я и не думал, что в игре определяется победитель. – Эндрю сложил коробку из-под пиццы с приклеившимися к ней грязными кусочками моцареллы.

– Боюсь, что определяется. Это обязательное условие. А учитывая, что я постоянно проигрываю своим ребятам, ты не будешь против, если в этой победителем стану я? Знаешь, хочется же сохранить остатки гордости.

– По-моему, так будет справедливо, – согласился Эндрю. – Я бы поздравил тебя, пожал руку, но на мне слишком много плесневелого сыра.

В какой-то момент Пегги с ужасом воззрилась на его руку, и Эндрю подумал, что, наверно, сморозил какую-то очередную глупость, но потом Пегги расхохоталась:

– Господи, что же это за работа такая?

И Эндрю впервые за день вдохнул полной грудью.

Они уже убрали большую часть мусора, когда Пегги сказала:

– Хотела сказать, мне очень жаль, что у тебя так случилось… с сестрой. Просто не знала, когда будет уместно выразить соболезнования.

– Все в порядке. Я… Вообще-то, даже не знаю… – Эндрю не договорил, зависнув в неопределенности: рассказать ли Пегги о своих чувствах или отделаться тем, что вроде бы положено говорить в таких случаях.


– Мой папа умер девять лет назад, – сказала Пегги.

Эндрю как будто застрял на паузе – ни туда ни сюда.

– Сочувствую, – выдавил он в конце концов.

– Спасибо. Знаю, времени прошло немало, но я до сих пор помню те дни, особенно на работе, когда хотелось только одного: спрятаться, забиться в уголок. Вот тогда я и заметила, что люди избегают меня, стараются не встречаться со мной взглядом. Сейчас-то я знаю, что им просто было неудобно, они не знали, что сказать, но тогда я чувствовала себя так, словно совершила что-то нехорошее, что мне есть чего стыдиться, что я причинила всем какие-то неудобства. А что еще хуже, я вся была в растрепанных чувствах.

Пегги взглянула на Эндрю, словно решая, стоит ли ей продолжать.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Эндрю.

Она пожевала губу.

– Скажем так, в ДНК моего папаши доброта не присутствовала. Помню, еще в детстве, когда сидела в гостиной и вдруг слышала его шаги по дорожке, я всегда замирала и старалась не дышать. Даже научилась по звуку шагов определять, в каком он расположении духа. Он никогда нас не трогал, но часто впадал в такое настроение, когда что бы мы – я, сестра или мама – ни делали, все было недостаточно хорошо, и ясно давал нам понять, в чем именно и в какой степени мы его подвели. А потом, в один прекрасный день, он взял и сбежал с какой-то девчонкой с работы. Об этом через какое-то время узнала моя сестра. Мама так и не пожелала это принять. Говорила о нем так, словно он был даром божьим, героем войны, который ушел в море на плоту и пропал без вести, хотя на самом деле свалил к девице едва ли не на соседней улице.

– Да, нелегко, должно быть, вам пришлось, – заметил Эндрю.

Пегги пожала плечами.

– Все сложно. Я и потом его любила, хотя и видела после его ухода только несколько раз. Люди думают, что потеря одинакова для всех, но знаешь, это не так. Каждый случай особенный.

Эндрю завязал мешок с мусором.

– Верно. У нас с сестрой… тоже все было непросто. Как и у тебя с отцом. От одной мысли, что люди станут смотреть на меня… – Эндрю не договорил.

Пегги помогла собрать остатки мусора.

– Да, понимаю. Люди сочувствуют. Сердце у них там, где надо, но если человек не пережил такое сам, ему трудно понять другого. Так что мы с тобой вроде как в одном в клубе.

– В клубе, – пробормотал Эндрю и вдруг ощутил прилив адреналина. Чувство было странное, непривычное. Пегги посмотрела на него и улыбнулась. А Эндрю, вспомнив, как не смог произнести подходящий тост в пабе, вдруг поднял вверх щипцы для мусора с зажатым пакетом из-под хулахупа и торжественно провозгласил:

– За клуб!

Пегги взглянула на него удивленно, и у Эндрю дрогнула рука, но потом Пегги подняла свои щипцы.

– За клуб!

За этим последовала короткая неловкая пауза, после чего они опустили щипцы и продолжили уборку.

– А теперь, – сказала немного погодя Пегги, – давай-ка вернемся к делам более важным.

Эндрю вскинул брови.

– Случайно, не насчет Апокалипсиса?



Через час они почти закончили, и Эндрю с удивлением обнаружил, что с удовольствием провел время, убирая мусор и играя в игры.

– Если захочешь пройти чуть более структурированный ментальный тест, та барная викторина, о которой я говорила, как раз сегодня вечером. Так что, если пожелаешь…

Вообще-то он был даже не против. В конце концов, можно будет хоть немного отвлечься и загладить перед Пегги вину за то, что был резким с ней. По части общих знаний он, может, не особенно силен, но пинта «Гиннесса» лишней не будет.

– Да, почему бы и нет, – сказал Эндрю небрежно, как будто такого рода развлечения были для него обычным делом.

– Вот и отлично. – Пегги улыбнулась так тепло и искренне, что ему пришлось отвернуться. – И приводи Диану! Хочу с ней познакомиться.

Ах да. Это.



Может быть, Диана появится, как по волшебству, в зеркале ванной и найдет ему рубашку получше, чем это оранжевое уродство? Поддавшись панике, он купил ее по пути домой и вдруг вспомнил, что, когда в последний раз покупал одежду на выход, в мире были озабочены «проблемой 2000 года». Эндрю понятия не имел, что нынче в моде. Время от времени он задумывался о том, чтобы заменить кое-что из своего старья, но потом на глаза попадался модный юнец в рубашке, ничем не отличающейся от той, которую он сам носил с начала девяностых, а раз так, то какой смысл что-то менять?

Эндрю придвинулся к зеркалу. Может, купить какой-нибудь крем и попробовать избавиться от темных кругов под глазами? Но с другой стороны, он привык к ним, сроднился с ними, потому что они были, пожалуй, самой отличительной его чертой. Все остальное соответствовало определению «нормальный». Отчасти ему и хотелось чем-то выделиться, как те люди, которые компенсируют свои пять футов и пять дюймов многочасовыми занятиями в спортзале, в результате чего становятся невероятно мускулистыми, но при этом все равно вынуждены делать больше шагов, чтобы поспевать за более высокими друзьями. Может быть, он предпочел бы внушительный нос или торчащие уши, которые, в случае если ими обладает знаменитость, описываются журналистами как «необыкновенно привлекательные». Женщин заурядной внешности называют дурнушками, но для мужчин подобного эквивалента не существует. Может быть, думал Эндрю, он мог бы примерить на себя какую-нибудь мантию? «Образцовый Эндрю»? Эталон для светло-русых мужчин с обыкновенными ровными зубами. Тогда после него хоть что-то останется.

Эндрю отступил от зеркала и разгладил складку на рукаве рубашки.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? На апельсин с нарисованной физиономией. – Эндрю надул щеки. Зачем согласился? О чем только думал? По рельсам неспешно катил «Сентинел 4Ди-Эйч», выписывая выложенную рельсами восьмерку. Эндрю нарочно выбрал «Но не для меня», вещь плавную, неторопливую и прекрасную, чтобы попытаться успокоиться, однако сегодня даже Элла не помогала. Он потому и не стремился к общению, что при одной мысли об этом живот сводило спазмами. Соблазн остаться и продолжить этот разговор на форуме определенно брал верх. Но в конце концов Эндрю все же заставил себя выйти из дома, решив в последний момент, что Диане пришлось задержаться на работе, а ему в последнюю минуту удалось найти няню для детей.

Прежде чем идти, Эндрю погуглил паб в интернете и заволновался: не окажется ли заведение опасно «крутым», на что намекали грозные фотографии меловых досок у двери с агрессивными обещаниями – при 50-процентной точности – «пива и хорошего времяпрепровождения». Однако, оказавшись на месте, Эндрю с облегчением обнаружил, что все вполне нормально, по крайней мере, снаружи. Тем не менее Эндрю трижды прошелся мимо паба, делая вид, что разговаривает по телефону. Так что, если бы Пегги или ее друзья заметили его изнутри, они подумали бы, что он просто заканчивает разговор. Фактор времени имел важнейшее значение. Если прийти слишком рано, придется волей-неволей заводить разговор. Если прийти слишком поздно, будешь чувствовать себя чужаком. Идеальный вариант – появиться так, чтобы успеть поздороваться и сразу же вступить в игру; тогда общее внимание переключится на вопросы и никто не будет чувствовать себя обязанным втягивать его в разговор.

Проходя в очередной раз мимо окна, Эндрю заметил группу людей в дальнем углу. Это были они. Пегги сидела рядом с мужчиной в кожаной куртке, с длинными каштановыми волосами и бородкой-эспаньолкой. Предположительно, Стив. Он, похоже, рассказывал анекдот, и, по мере приближения к кульминационному моменту, жесты его становились все шире и выразительнее. Стив ударил кулаком по столу, и остальные рассмеялись. Несколько человек, стоявших у бара, оглянулись посмотреть, в чем причина шума. Эндрю отметил, что Пегги присоединилась к общему веселью без особого энтузиазма.