Королевство

– А ты у нас переночуешь?

– Спасибо, но сразу после собрания я поеду домой, мне завтра рано на работу.



Несмотря на то что право голоса имели только участники проекта, на собрание в Ортуне пригласили всех желающих. Пришел я рано, сел на последний ряд и оттуда стал наблюдать, как постепенно заполняется помещение. Полтора года назад перед ознакомительным собранием инвесторов царило напряженное ожидание – теперь же атмосфера оказалась совсем другой. Тяжелой, мрачной. Как говорится, атмосфера линчевания. К началу собрались все. В первом ряду – Ю и Мари Ос с Воссом Гилбертом. Через несколько рядов – Стэнли с Даном Кране. Грета Смитт сидела рядом с Симоном Нергардом и, наклонившись к нему, что-то шептала на ухо – бог его знает, когда они так подружиться успели. Антон Му с женой. Юлия и Алекс. Маркус взял на заправке отгул – я заметил, как он переглянулся с Ритой Виллумсен, сидевшей через два ряда за ним. Эрик Нерелл с женой сели рядом с Куртом Ольсеном, но когда Эрик сделал попытку пообщаться, стало понятно, что Курт не в настроении, – Эрик наверняка пожалел, что там сел, но и пересесть уже не мог.

Ровно в семь часов на трибуну поднялся Карл. В зале воцарилась тишина. Карл поднял глаза. И мне увиденное не понравилось. Теперь, когда результат ему был нужен, как никогда, – утихомирить недовольство, подобно Моисею, разделить море, – на него, казалось, подействовала серьезность момента и он, не успев начать, устал.

– Уважаемые жители Уса, – заговорил он. Голос слабый, взгляд мечется по залу, словно пытаясь установить зрительный контакт, но везде получая отказ. – Мы с вами люди гор. Мы живем там, где жизнь всегда была трудной. И где с трудностями нам приходилось бороться самим. – На мой взгляд, это был необычный способ открыть собрание собственников, но большинство в зале вряд ли больше меня понимало в том, как принято вести собрания владельцев. – Поэтому, чтобы выжить, нам приходилось следовать одному и тому же правилу – нам с братом его передал отец. Делай то, что должен. – Взглядом он нашел меня. И перестал метаться. Выглядел он по-прежнему измученным, но на губах заиграла слабая улыбка. – Что мы и делаем. Каждый день и каждый раз. Не потому, что можем, а потому, что должны. И каждый раз, когда мы наталкиваемся на препятствия – срывается с обрыва стадо, мерзнет урожай или деревню засыпает лавина, – мы вновь находим путь к миру. И если шоссе перестраивают и дороги к нам у мира больше нет, мы сами ее строим. Мы строим высокогорный отель. – Голос стал поживее, и он почти незаметно выпрямил спину. – И когда отель сгорает и остаются руины, мы смотрим на потери и сомневаемся… – Он поднял указательный палец и повысил голос: – Один день! – Он отвел от меня взгляд, – кажется, он нашел опору, его в другое место пригласили. – Когда мы составляем план и все идет не по нему, мы делаем то, что должны. Мы составляем новый. Итак, все пошло не совсем так, как мы думали. Ладно. Придумаем еще что-нибудь. – Он снова нашел меня взглядом. – У людей гор, таких как мы, места для бесполезной сентиментальности нет, оглянуться назад – это не вариант. Как говорил наш отец, kill your darlings and babies[33]. Друзья, давайте смотреть вперед. Вместе.

Повисла долгая театральная пауза. Я ошибся – или голова Ю Оса зашевелилась? Да. Он ведь закивал? И как будто Карл получил четкий сигнал, он продолжил:

– Ведь мы вместе, хотим мы того или нет. У этой семьи – ты, я и все собравшиеся сегодняшним вечером – общая судьба, уклониться от которой мы не сможем. Мы, люди гор из Уса, пойдем ко дну вместе. Или вместе достигнем высот.

Атмосфера стала меняться – медленно, но я чувствовал, что линчеванием уже не пахнет. Ясное дело, холодный скепсис никуда не делся. На данный момент от Карла не потребовали дать ответ на ряд важнейших вопросов – куда без этого. Но услышанное им понравилось. И что он говорил, и как он это говорил – на диалекте Уса. И до меня дошло, что то самое неуклюжее высказывание доказано. Он обратил внимание на то, что я ему сказал. Everybody loves a comeback kid. И именно в тот момент, когда они вот-вот должны были оказаться у него на крючке, Карл сошел с трибуны и простер руки к собравшимся:

– Я не могу ничего гарантировать: будущее туманно, а предсказатель из меня неважный. Единственное, что гарантировать смогу: каждый из нас по отдельности обречен на провал, мы овцы – если одна отобьется от стада, ее съедят или она замерзнет насмерть. Но вместе, и только вместе мы имеем по крайней мере одну уникальную возможность выбраться из того переплета, в котором мы, безусловно, оказались после пожара.

Он снова сделал паузу и встал в полутьме рядом с трибуной. Мне оставалось только восхищаться им. Черт побери, да последнее предложение – шедевр ораторского искусства. Одним предложением он выполнил три задачи. Первая. Поступил честно, признав, что положение непростое, но взвалил всю вину на пожар. Вторая. Своего рода вдохновляющим морализмом призвал к солидарности, одновременно разделив ответственность между всеми собравшимися. Третья. Проявил здравомыслие, подчеркнув, что отстроить отель заново – это не гарантированное решение, а лишь возможность, и тут же аккуратно добавил, что она уникальная, а потому единственная.

– Если мы все сделаем правильно, мы не просто найдем выход из затруднительного положения, – сказал из полутьмы Карл.

Я почти уверен, что он сильно заранее решил вопрос с освещением. Потому что, когда он вновь вышел из темноты, визуальная составляющая подействовала столь же эффективно, как и слова. На сцену вышел вымотанный и угнетенный мужчина, а теперь он превратился в напористого агитатора.

– Благодаря нам Ус будет процветать, – раздался его голос, – и для этого мы построим отель – без компромиссов, без дорогущей ерунды, вроде древесины и троллей, потому что, по нашему мнению, современные искатели приключений попадут в норвежскую народную сказку, едва пересекут границы деревни. Они хотят увидеть горы – и здесь тоже никаких компромиссов быть не может. Поэтому мы построим отель, который подчиняется горам, уступает им, неукоснительно соблюдает их правила. Материалом послужит бетон – ближайший родственник самой горной породы. Вот как мы будем строить: не потому, что это разумно, а потому, что бетон – это красиво.

Он посмотрел на собравшихся, словно проверяя их на прочность, вынуждая выступить с протестом. Полная тишина.

– Бетон, этот бетон, наш бетон, – почти пел он – так нараспев гипнотизирует проповедник, – и тот же ритм он отстукивал на клавиатуре компьютера, стоящего перед ним на низком столике, – он как мы. Он простой, ему нипочем осенние ветра, зимние вьюги, снежные лавины, гром и молнии, двести лет износа, столетие ураганов и новогодние ракетницы. Короче говоря, этот материал, как мы, – он все переживет. А раз он, как мы, друзья мои, значит он красив!

Судя по всему, он заранее договорился с тем, кто сидел за проектором, – из колонок тут же полилась музыка. И на освещенный экран выплыл тот самый отель, что я видел на самых первых чертежах Шеннон. Зеленый лес. Солнечный свет. Ручей. Играющие дети и гуляющие в летней одежде. И теперь отель не казался пустым – он стал спокойным, прочным экраном для кипевшей вокруг жизни, стойким, как сами горы. Он и правда казался столь же невероятным, каким его описывал Карл.

Я заметил, как он задержал дыхание. Черт, да я сам дыхание задержал. А потом люди заликовали.

Карл дал собравшимся волю, собрав урожай аплодисментов. Взошел на трибуну и поднял левую руку, призывая к тишине:

– Раз вам, судя по всему, понравилось – аплодисменты архитектору. Шеннон Аллейн Опгард.

Она вышла из-за кулис в свет прожектора, чем вновь вызвала ликование.

Через пару шагов она остановилась, улыбнулась, помахала нам, весело рассмеялась и постояла ровно столько, чтобы дать нам понять, что за реакцию она признательна, но не хочет забирать внимание у истинного героя деревни.

Когда она ушла и аплодисменты стихли, Карл покашлял и схватился за трибуну обеими руками:

– Спасибо, друзья. Спасибо. Но это собрание посвящено не только внешнему виду отеля, но и проектированию, графику, финансированию и выбору представителей владельцев.

Теперь они у него в руках.

Он расскажет, что строительство отеля возобновится в апреле, через два месяца, займет всего четырнадцать месяцев, а стоимость вырастет всего-то на двадцать процентов. И что они заключили договор со шведским оператором отельной сети, который и будет руководить его работой.

Шестнадцать месяцев.

Через шестнадцать месяцев мы с Шеннон отсюда уедем.

Шеннон предупредила, что приезжать в Нотодден, как мы договаривались, не сможет: с этого момента и до начала строительства ей, как руководителю, придется с головой уйти в проектирование.

Я проявил понимание.

Я мучился.

Я считал дни.



В середине марта, когда в вечерней тьме за моим окном Сём и Варродбруа поливал дождь, в дверь позвонили.

И это была она. Со словно приклеенных к голове волос падали капли дождя. Я моргнул – показалось, что я увидел на белокожей шее следы ржавчины или кровь. В руке у нее была сумка. А во взгляде – смесь растерянности и решительности.

– Войти можно?

Я отошел в сторону.

Зачем она приехала, я узнал только на следующий день.


Поделиться новостями.

И попросить меня снова убить.





62




Только-только встало солнце, земля с ночи была все еще влажной, оглушительно щебетали птицы, а мы с Шеннон рука об руку шли в лес.

– Перелетные птицы, – объяснил я. – В Южную Норвегию они раньше возвращаются.

– Они, кажется, радуются, – сказала Шеннон, кладя голову мне на плечо. – Они же по дому скучали. Кто из вас какими птицами был?

– Папа был рогатым жаворонком. Мама – каменкой. Дядя Бернард – болотной овсянкой. Карл…

– Не говори! Луговой конек.

– Точно.

– А я – хрустан. А ты – белозобый дрозд.

Я кивнул.

В ту ночь мы почти не разговаривали.

– Можно, мы завтра поговорим? – попросила Шеннон, когда я впустил ее, забрал мокрое пальто и стал выпаливать один вопрос за другим.

– Мне поспать надо, – сказала она, обвивая руками мою талию и ложась щекой мне на грудь, и я почувствовал, что рубашка промокла насквозь. – Но для начала я хочу тебя.

Мне пришлось рано встать: с утра на заправку привезли большую партию товара – мне надо было быть там. Во время завтрака она тоже ни слова не сказала о том, зачем приехала, а я не спрашивал. Я боялся, что, как только я это узнаю, как прежде уже не будет. А теперь мы, закрыв глаза, наслаждались тем скромным запасом времени, что был у нас в распоряжении, – свободным падением до столкновения с землей.

Я сказал, что на заправке пробуду как минимум до обеда, пока меня кто-нибудь не подменит, но, если она поедет со мной, после доставки мы прогуляемся. Она кивнула, мы поехали короткой дорогой, и она ждала в машине, пока я все проверял и расписывался за палеты.

Мы шли на север. За нами – шоссе с напоминающими кольца Сатурна съездами и въездами, перед нами – лес, уже в начале марта расцвеченный зеленым. Мы нашли ведущую вглубь леса тропу. Я спросил про Ус – там еще настоящая зима?

– В Опгарде зима, – ответила она. – В деревне весна два раза нас обманывала.

Я рассмеялся и поцеловал ее волосы. Мы подошли к высокому забору, перегораживавшему дорогу, и сели на большой камень рядом с тропой.

– А отель, – спросил я и посмотрел на часы, – там как дела?

– Как и планировалось, официально начнем строить через две недели. В общем, все как надо. В ком-то смысле.

– В каком-то смысле, – поправил я. – А что не как надо?

Она выпрямилась.

– Вот одна из тем, на которые я хочу с тобой поговорить. Возникли непредвиденные сложности, инженеры обнаружили неустойчивость основания самой горы.

– Обнаружили? Да Карл знает, что порода сыпучая, поэтому в Хукене камни летят и поэтому туннель через скалу так до сих пор и не пробили. – Я заметил в своем голосе раздражение – наверное, от мысли, что в первую очередь она ехала до самого Кристиансанда не из-за меня, а из-за своего отеля.

– Про свойства породы Карл никому ничего не говорил, – сказала она. – Сам знаешь: он обычно вытесняет то, что, по его представлениям, окажется проблемой.

– И?.. – нетерпеливо спросил я.

– С этим надо разбираться, но нужно больше денег, а Карл сказал, что их у нас нет, и предложил держать язык за зубами – прежде чем здание, возможно, слегка накренится, пройдет как минимум двадцать лет. Разумеется, я не согласилась и сама изучила финансовые дела, чтобы понять, можно ли взять у банка кредит побольше. Мне сказали, что для этого нужно больше гарантий, а когда я предложила переговорить с тобой и Карлом – вдруг вы согласитесь отдать в залог пастбища Опгарда, – они сказали… – Помолчав, она сглотнула, а затем договорила: – Они сказали, что, по официальным данным, среди оставшегося после Виллумсена имущества значатся все пастбища Опгарда – они перешли к нему в залог. А вообще владелец у Опгарда только один – Карл Опгард, и твою долю он выкупил осенью.

Я уставился на нее. Пришлось покашлять, прежде чем голос прорезался.

– Это неправда. Должно быть, ошибка.

– Я тоже так сказала. И мне показали выписку из договора купли-продажи с подписями – твоей и Карла.

Она протянула мне мобильный телефон. Все так. Моя подпись. То есть нечто похожее на мою подпись. Так сильно, что сделать это мог только один человек, ведь он научился подделывать почерк брата в сочинениях.

До меня начало доходить. То, что Карл сказал головорезу на кухне: У Виллумсена ведь залог есть. И ответ головореза: По его словам, без отеля он особой ценности не представляет. Виллумсен, обычно полагавшийся на честное слово, Карлу не поверил и потребовал в качестве залога пастбища.

– Знаешь, как папа нашу жалкую ферму называл? – спросил я.