Кровь нерожденных

— Дело в том, что моя жена в положении". — И Гоша слово в слово повторил душещипательную историю, полчаса назад рассказанную регистраторше.

— Как фамилия вашей жены и когда она у меня была?

— Гринева Мария Ивановна, — не моргнув глазом, сказал Гоша, — она была у вас дня два-три назад.

— Гринева? Что-то знакомое… Но вы не волнуйтесь, было бы что-то серьезное, я запомнил бы. Надо было вам пораньше прийти, взять карту в регистратуре.

— Простите, Дмитрий Захарович, я вас задерживаю. Вот моя машина. Если позволите, я подвезу вас домой или куда вам нужно. А по дороге поговорим.

Погода была отвратительная. Курочкину предстояло ждать троллейбус, который ходил редко, потом толкаться в метро, потом минут двадцать идти до дома по слякоти. А молодой человек был такой милый, застенчивый. Минуту подумав, Курочкин согласился.

— Спасибо, конечно, только я живу далеко, в Черемушках.

— Это вам спасибо, — благодарно улыбнулся молодой человек, — садитесь.

Гоша распахнул переднюю дверцу белой «Волги». Только тут Курочкин заметил женщину на заднем сиденье. Он попытался заглянуть ей в лицо, думая, что это и есть жена милого молодого человека.

Женщина была в больших очках с затемненными стеклами, темная вязаная шапочка натянута до бровей.

— Это сестренка моя, Леночка, — объяснил молодой человек. — Дмитрий Захарович, если вас не затруднит, ремень пристегните, пожалуйста.

Перегнувшись через Курочкина, Гоша нажал рычажок блокировки передней дверцы.

Машина выехала на Бутырский вал.

— Вы знаете, как добираться до Черемушек? — спросил Курочкин.

— Разумеется, — кивнул Гоша, — не первый день за рулем. Можно через центр, можно по кольцу.

За окном крупными хлопьями валил снег. Курочкин, будучи человеком осторожным, решил пока не отвлекать водителя разговорами. Но молодой муж все-таки очень хотел узнать, что же так расстроило его супругу после визита в консультацию.

— Скажите, Дмитрий Захарович, сейчас, наверное, часто бывают всякие патологии у беременных. Время такое нервное, да еще озоновые дыры, экология и все такое. Вот лично вы, как врач, огорчаетесь, если видите, что ребеночек, еще не родившийся, крошечный, уже калека или вообще не жилец?

— Конечно, сейчас часто возникают проблемы, — вздохнул Курочкин, — и я, как врач, каждый раз переживаю, если вижу, что с ребенком что-то не так.

— А вы обычно сразу сообщаете об этом будущей маме или сначала проверяете еще раз, консультируетесь с другими врачами? Это же потрясение для женщины, можно сказать, горе. К тому же вдруг окажется, что все нормально, просто вы ошиблись. От ошибок ведь никто не застрахован.

Курочкин внутренне напрягся. Разговор явно переставал ему нравиться. Но молодой человек, будто почувствовав это, моментально сменил тему.

Машина уже минут пять стояла в безнадежной пробке.

— Елки-палки, — покачал головой Гоша, — там, кажется, авария впереди. Ничего удивительного — такой снегопад, машин много. Вы уж простите меня, Дмитрий Захарович. На метро, наверное, уже доехали бы до своих Черемушек.

— Ну, что вы, в метро сейчас давка, и восемнадцатый троллейбус редко ходит. Я бы ждал его до сих пор. Вы задаете мне общие вопросы, но я чувствую, вы хотите поговорить о вашей жене.

«Конечно, молодой человек ни на что не намекает, — успокоил себя Курочкин, — просто пуганая ворона куста боится. Особенно после случая с той женщиной… Как ее звали? Не могу вспомнить… Ведь впервые я отправил к Амалии женщину с совершенно здоровым плодом. Раньше тоже приходилось отправлять, но добровольно, за хорошие деньги, по предварительной договоренности. А чтобы так, усыпив…»

Курочкин поймал себя на том, что ему страшно. Впервые за годы работы с Амалией Петровной он боялся не ее, а самого себя. Одно дело — отправлять на искусственные роды беременных с уродливыми, нежизнеспособными плодами, или проворонивших первые месяцы юных вертихвосток, которые были рады-радешеньки избавиться от нежеланного ребенка, да еще заработать на этом, или многодетных матерей, живущих на грани нищеты. Да мало ли какие бывали ситуации, позволяющие и совесть успокоить, и гонорар получить…

Между тем они выехали из пробки, и Гоша развернул машину.

— Я знаю обходной путь, — объяснил он, — придется сделать небольшой крюк, зато никаких пробок. Так вот, Дмитрий Захарович, я еще хотел вас спросить про ультразвук. Там на экране человечек виден или что-то такое расплывчатое? Вот если бы я смотрел на экран, когда вы делали ультразвук моей жене, я бы мог разглядеть своего будущего ребенка?

— Вы бы увидели только расплывчатые формы, в которых разобраться может исключительно специалист. — Курочкина даже позабавило дилетантство молодого человека, и он добавил:

— А вам бы хотелось, наверное, увидеть на экране малыша, с ушками, глазками?

— Да, — признался Гоша, — хотелось бы. Ну хотя бы видно, как сердце бьется?

— Да, безусловно. То, что перед вами отдельное живое существо, вы поймете сразу.

— Интересно… Так вот, моя жена, Маша Гринева, приходила к вам в среду вечером. Или во вторник. Точно не помню, но вечером. Вообще-то мы поженились недавно, она все никак не может привыкнуть к новой фамилии, часто представляется своей девичьей. А девичья у нее — Миронова. Мария Ивановна Миронова. Или Гринева — по мужу. Не помните?

— Что-то очень знакомое, — наморщил лоб Курочкин, но вспомнить не мог.

Хлопья липкого снега залепили стекла, ничего не было видно. Они ехали уже долго, и, взглянув на спидометр, Курочкин с удивлением обнаружил, что стрелка перепрыгивает за сто километров. И вдруг совершенно неожиданно подала голос все время молчавшая сестра молодого человека:

— Конечно, Мария Ивановна Миронова вам знакома. Только в консультацию к вам она не приходила, поскольку жила очень давно, в восемнадцатом веке, в славные времена Екатерины Великой и Емельки Пугачева.

Что-то екнуло у Курочкина внутри. Голос женщины… Где он мог слышать его раньше?

— У вашей сестры все в порядке с чувством юмора, — взяв себя в руки, заметил он. — А собственно, куда мы едем?

— Уже приехали, — усмехнулся молодой человек.


— Остановите машину! Что вам от меня нужно? — закричал Курочкин.

Машина затормозила, и он увидел, что вокруг какой-то реденький заснеженный лесок. Он стал нашаривать застежку ремня, не нашел, задергал дверцу, позабыв, что она заперта.

— Не нервничайте, Дмитрий Захарович, — повернулся к нему молодой человек, — мы не грабители, не убийцы. Сейчас я зажгу свет, вы оглянетесь назад и сразу все поймете.

У Курочкина пересохло во рту. При слабом свете он разглядел женщину, которая сняла очки и шапочку.

— Вы только ответите нам на несколько вопросов, мы запишем ваши ответы на пленку, потом сразу развернемся и отвезем вас домой, — сказала женщина, доставая из маленького диктофона кассету и вставляя новую, — первая часть ваших ответов записана. Это были косвенные ответы на косвенные вопросы. Теперь поговорим конкретно. Я не спрашиваю вас, узнали вы меня или нет. Вижу, узнали. Я спрашиваю — первое: кто ваш заказчик?

— Я заявлю в милицию, — прошептал Курочкин.

— Обязательно заявите. Этим вы только облегчите нашу задачу. Прямо завтра утром идите и заявляйте.

Курочкин молчал. Гоша шумно вздохнул.

— Дмитрий Захарович, вы задерживаете нас и себя.

— Выключите диктофон, — простонал Курочкин, — мне плохо с сердцем.

— Что вы предпочитаете — валидол, нитроглицерин, валокордин? У меня есть все. Я предвидел вашу реакцию. — Гоша участливо заглянул ему в лицо.

— Дайте таблетку валидола и выключите диктофон. Тогда хоть что-то вам скажу. Иначе буду молчать до утра.

— Диктофон мы выключать не будем. Иначе наша беседа просто потеряет смысл. — Лена вздохнула. — Не думаю, что вы можете поведать нам что-то, чего мы не знаем, разве только некоторые технические детали. Но суть не в них. Я помогу вам и напомню, что произошло два дня назад.

Курочкин молчал, посасывая валидолину.

— Вам заплатили за то, чтобы усыпить меня и отправить в Лесногорскую больницу, — продолжала Лена, — то есть усыпить вы решили потом, когда поняли, что я вам не поверила и сейчас уйду. В маленькой Лесногорской больнице работает некто Зотова. Ей нужна была не именно я, а просто живой материал, сырье для изготовления чудодейственного препарата. Я попалась вам под руку. Заказ, вероятно, был срочный. Пришлось применить насилие.

— Бред! — выкрикнул Курочкин. — Я понимаю, вы потеряли ребенка, продолжил он уже спокойно, — это сильное потрясение. Но уверяю вас, ребенка уже не было, когда вы пришли ко мне. Он был уже мертв, и комедией с моим похищением вы его не вернете.

И тут Лена засмеялась. Это не было истерикой. Она хохотала весело и так заразительно, что вслед за ней засмеялся и Гоша. От этого дружного хохота Курочкину стало еще страшней.

— Я смеюсь над вашей тупой самонадеянностью, — объяснила Лена, вытирая слезы, — вы так уверены, что моего ребенка уже нет, только потому, что вы, доктор Курочкин, изволили объявить его мертвым. Ваши хозяева гоняются за мной по всей Москве, чтобы убить его, а теперь, уж конечно, и меня. Между тем должна вас огорчить: моя девочка жива и здорова, отлично себя чувствует и родится тогда, когда придет ее срок, то есть в конце февраля — начале марта. Ей наплевать на вас и на вашу дуру Зотову!

«Она прошла еще одно обследование, — с ужасом подумал Курочкин, — иначе откуда ей знать, что у нее девочка? И почему ребенок еще…» Все путалось у него в голове, сердце опять заболело.

— Откуда вы знаете, что у вас девочка? — слабым голосом спросил он.

— Чувствую, — ответила Лена, — а вот вы знаете точно. На моем сроке такой опытный врач, как вы, может определить пол ребенка. А уж отличить мертвого от живого, как вы сами сказали, может и профан.

— Я продолжаю утверждать, что ваш ребенок погиб, — монотонным хриплым голосом произнес Курочкин, — и я не понимаю, по какой причине вам до сих пор не сделали искусственные роды. Вы подвергаете свою жизнь серьезной опасности.

— Так. Все. Мое терпение лопнуло! — Ленина рука ловко скользнула между спинками передних сидений в карман Гошиной куртки, и через, секунду твердое холодное дуло уперлось Курочкину в затылок.

— Гоша, пистолет настоящий? — весело спросила Лена.

— Обижаешь, Елена Николаевна, конечно, настоящий.

— Он заряжен?

— А как же!

— Патроны боевые?

— Других не держим! Бросьте, доктор, валять дурака, — обратился Гоша к Курочкину. — Елена Николаевна не шутит. Она пальнет и будет права. Я с ней полностью соглашусь. Потому что вы, доктор, мерзавец и сукин сын, хоть и пожилой человек.

— Если вы меня убьете, вся машина будет в крови.

— Это уж наши проблемы, — усмехнулась Лена, — пусть меня посадят. Много мне, беременной женщине, не дадут, тем более когда всплывет вся история. Возможно, меня даже оправдают. Ну, будем говорить? Я могу, как в кино, посчитать до трех, могу даже до пяти. Но потом я нажму курок.

— И вам не будет жалко мою жену, моих детей и внуков? — равнодушно спросил Курочкин. Ему вдруг стало все равно. Кому он нужен? Старый, одинокий, к тому же бессовестный человек. На самом деле жена умерла пять лет назад, а дочь с зятем и внуком в тот же год уехали в Австралию. Недавно приезжала — чужая сорокалетняя женщина, привезла ему мешок каких-то ношеных шмоток, показала цветные снимки счастливой австралийской жизни. Своим приездом она только утвердила его окончательное одиночество.

— Мне очень жалко ваших близких, — услышал он голос Лены, — но лично вас я пожалеть не могу, простите. Я начинаю считать.

— Ну что ж, извольте, — вздохнул Курочкин, — я расскажу все, что знаю. Но не потому, что вы меня напугали. Просто я устал и хочу домой.

На самом деле он врал — и себе, и им. Ему было очень страшно. Рубашка промокла от пота, и свитер омерзительно покалывал кожу сквозь холодную, влажную ткань. Но самым омерзительным было это ощущение пистолетного дула у затылка. Пистолет держала твердая, ни разу не дрогнувшая рука.

— Вы назвали фамилию Зотова, и вы совершенно правы. Амалия Петровна Зотова, заведующая отделением гинекологии Лесногорской больницы, — мой заказчик. Я получаю от нее деньги, по теперешним масштабам небольшие, но мне необходимые.

— За что вы получаете деньги? — спросил Гоша.