Минус восемнадцать

Соня зажала мобильный между грудями. Не для того, чтобы его спрятать, а по привычке, которая выработалась у нее с тех пор, когда телефоны были меньше, и ей надо было освободить руки. Теперь или телефоны стали слишком большими, или у нее уменьшилась грудь. Во всяком случае, мобильный соскользнул вниз и теперь давил ей на живот под рабочими брюками.

Другой вопрос, работает ли он. Алекс, или кто он теперь, избил ее. Пинал до тех пор, пока она не оставила попытки выбраться оттуда. После чего залепил ей рот скотчем, связал руки и потащил по бетонному полу к машине, где бросил ее в багажник.

Но мобильного он не нашел.

Как сделать, чтобы телефон спустился еще дальше вниз и упал на пол? Ее запястья были так крепко связаны скотчем за спиной, что к ним перестала приливать кровь, и руки стало покалывать. Может быть, она сумеет носом или подбородком включить телефон и позвонить Фабиану, пока не поздно. Пока не опустился занавес, и все их общие воспоминания не исчезли.

Она слышала, что Алекс говорит с кем-то по телефону. Она не разобрала слов, но тон был взволнованный. Не надо долго гадать, чтобы понять, что речь идет о ней. Она видела слишком много, и они решали, что с ней делать.

По замыслу она не должна выжить. Она ощущала это всем телом, которое болело. Для того, кто сейчас ведет машину, она всего лишь винтик в механизме. Страховка на случай, если Фабиан и его коллеги подойдут слишком близко. Теперь она сама подошла слишком близко, и поэтому ее надо ликвидировать.

Всю жизнь она никогда не понимала тех, кто боится смерти. Сама она относилась к смерти как к естественному и одновременно неизбежному концу жизни, которая, как она надеялась, в основном состоит из светлых моментов. Но сейчас, когда смерть стояла на пороге, она была страшно напугана. Она была как никогда не готова. Она так много не успела сделать. Сколько всего откладывала на потом, закрывая на это глаза. Все, о чем она думала, но не сказала в надежде на подходящий случай.

А теперь внезапно стало поздно.





97




В ожидании, что спецназ разместится так, что не будет виден из дома Лидии Клевенъельм по адресу: улица Софиеровеген, 11, Фабиан сидел в машине и пытался собраться, просматривая фото двойняшек, которые ему прислала Малин Ренберг. План просто-напросто поговорить с потенциальными жертвами, руководствуясь интуицией, был в равной степени непродуманным и очевидным. Чтобы иметь хоть малейший шанс, что план сработает, им придется отбивать мяч на лету и, как сказала Тувессон, импровизировать. Ни на что другое времени нет.

Уже прошло двенадцать часов с тех пор, как двойняшкам чудом удалось обмануть надзирателей в СИЗО. Двенадцать часов они находились на свободе. Оставалось только надеяться, что брат с сестрой не успели нанести слишком много вреда. Что они занимались воссоединением и зализыванием ран после задержания и поражения с Крисом Дауном.

Если у них вообще есть раны. Если они вообще способны терпеть поражение.

Фабиан был далеко не уверен. Хотя он встречался и подробно говорил с обоими, он понятия не имел, какие они. Они словно не подчинялись естественным законам человеческого поведения. Холодность, эффективность, осуществление задуманного вплоть до мельчайших деталей.

Единственный сбой их сверхъестественной программы — работа, проделанная Малин в Стокгольме. От этого они не смогли себя защитить. То же самое с посланными ею фотографиями, в которых не было ничего сверхъестественного, только двое детей из плоти и крови. Брат с сестрой с ошибками и недостатками, как у любого другого, но они росли в обстановке, где все время подвергались насилию, и поэтому их детство иначе как чистым адом не назовешь.

Спецназ на месте. Готов войти.

В мобильном звякнуло сообщение от Утеса. Фабиан проверил магазин в пистолете, потом вышел из машины и перешел улицу Софиеровеген.

Если район Тогаборг, где он сам жил, считался очаровательным, то этот район имел совсем другую репутацию. Отсюда открывался безупречный вид на пролив, благодаря чему он был одним из лучших в Хельсингборге по местоположению. Сам по себе дом не производил особого впечатления. Довольно большая вилла белого цвета с четырьмя колоннами Даллас у входа.

Фабиан нажал указательным пальцем на кнопку и услышал где-то внутри электронную имитацию колокольного звона. Он увидит это в ее глазах или услышит в ее голосе? Или хватит пары контактных линз голубого цвета и другого диалекта, чтобы он растерялся?

Зазвонил мобильный. Он взял его и увидел, что это Соня. Он ждал звонка Утеса, но надеялся, что позвонит Теодор. На Соню он вообще не рассчитывал. Она передумала? Или просто хочет убедиться, что его не будет дома, когда она придет за своими вещами? Что бы то ни было, он займется этим, когда освободится, подумал он и отклонил разговор. В ту же секунду повернулся дверной замок, и дверь открылась.



— Добрый вечер, меня зовут Ирен Лилья, я из полиции Хельсингборга. — Лилья показала свое полицейское удостоверение, при этом отметив, что у Элисабет Пиль совсем другая прическа, чем на обеих фотографиях из документов.

— Ага?.. — женщина смотрела то на Лилью, то на удостоверение.

— Можно войти?

— Извини, но в чем… Что-то случилось? — Женщина поправила свитер с таким большим вырезом, что одно плечо было совершенно оголено.

— Именно это мы и пытаемся выяснить, и поэтому я здесь.

— Ты не можешь сказать, в чем дело?

— Могу, но, как я уже сказала, будет лучше, если мы поговорим внутри. — Лилья посмотрела женщине в глаза. Они по-прежнему выражали неуверенность. Но там было и нечто другое. Беспокойство или страх? — Тебя это напрягает?

— Нет. Почему меня должно это напрягать? — Женщина отошла в сторону и сглотнула, словно положила в рот слишком большой кусок мяса.

Лилья вошла в дом, который на первый взгляд показалась ей меньше, чем она ожидала. Особенно с учетом того, сколько у этой женщины миллионов в банке. Без спроса она прошла в гостиную.

— Извини, это надолго?

— Как пойдет. — Лилья села на один из двух диванов, стоящих перед открытым камином. — Дело в том, что участились кражи персональных данных у обеспеченных людей. И сейчас мы в плановом порядке обходим тех, кто недавно поменял свое водительское удостоверение, как, например, ты, хотя твое было выдано только два года тому назад.

— Что? Зачем мне надо было это делать? — Женщина села на диван напротив по-настоящему с недоуменным видом.

— Как раз на этот вопрос мы и хотим получить ответ, — сказала Лилья, напомнив самой себе о том, что сейчас она ничего не должна принимать на веру. — Получается, тебе это неизвестно? — Она положила распечатку двух документов и стала изучать реакцию женщины.

Удивление казалось подлинным. Дрожащая рука, которая держит удостоверение, широко распахнутые глаза и другая рука, закрывающая рот. Но на самом деле это ни о чем не говорит. Если Нова Мейер такая способная, как все утверждают, она наверняка может изобразить любой регистр чувств.


С другой стороны, если Нова действительно сидит на диване напротив и ломает комедию, почему не пытается придумать хорошее объяснение быстрой замены водительского удостоверения? Или это только сделает их еще более подозрительными?

— Что я вижу. К нам пришли.

Лилья обернулась и сразу же поняла, что у нее нет ни малейшего шанса защититься от мужчины, который направлялся прямо к ней.



Астрид Тувессон никогда не любила лошадей. Не потому, что они ей что-то сделали. Но величина вкупе с твердыми копытами внушали ей уважение, переходящее в чистый страх. И теперь она, конечно, вынуждена стоять всего лишь в полуметре от фыркающего чудовища, от которого шел пар после вечернего галопа.

— Совершенно точно, — сказала Сандра Гульстрём и отдала обратно распечатку двух удостоверений личности Тувессон, не слезая с лошади. — А кто это еще может быть, как не я?

— Тогда у меня вопрос: почему ты поменяла удостоверение? — спросила Тувессон, стараясь держаться на приличном расстоянии от лошади по дороге в конюшню. — Ведь твое удостоверение действовало еще три года, и мы не можем найти заявление в полицию о том, что его украли.

— Нет, думаю, я его просто потеряла. — Женщина завела лошадь в стойло.

— Потеряла? — Тувессон поняла, что ей так же не нравится резкий запах стойла, как и сами лошади.

— Да, во всяком случае, я написала это в заявлении. Честно говоря, речь скорее шла о чистом тщеславии. — Она засмеялась и начала расседлывать лошадь. — Теперь я, по крайней мере, сменила прическу.

— Получается, ты поменяла водительское удостоверение, которое у тебя было свыше семи лет, потому что была недовольна прической?

— Не только прической. Ты же сама видишь, как ужасно я выглядела. Распухшая и жалкая. А ведь тогда я была на семь лет моложе. Хотя в то время я весила на пять килограмм больше, что, может быть, не так и много, но когда все откладывается на лице, хорошего мало. — Она покачала головой и вышла из стойла, прижимая к себе седло. — Не понимаю, как я могла мириться с такой фотографией в водительском удостоверении целых семь лет. Знаешь, на самом деле это мой психотерапевт сказал, чтобы я собралась с духом и поменяла фото. — Женщина повесила седло на держатель и повернулась к Тувессон. — Кстати, тебя можно пригласить на чашку кофе? Или ты из тех, кто не выносит кофеин после восьми часов вечера?

— С удовольствием выпью чашку, — сказала Тувессон с облегчением от того, что они, наконец, выходят из конюшни.



— Для твоего сведения: через сорок пять минут я должна быть на концерте, — сказала Лидия Клевенъельм и впустила, пусть и неохотно, Фабиана в холл. — В чем дело?

Фабиан пристально осмотрел комнату и потянул время прежде чем, наконец, повернуться к ней.

— Тебе известно, что недавно тебе поменяли водительское удостоверение? — Надо замедлить темп и не поддаться стрессу.

— Как это может быть мне неизвестно? Мое удостоверение было выдано почти десять лет назад, и его срок заканчивался.

Во всяком случае, никакого сходства с Диной Ди он не видел. Но что-то в этой женщине внушало ему неуверенность.

— Вот уж не знала, что полиция может себе позволить выезжать на дом каждый раз, когда кто-то меняет водительское удостоверение.

— Последние время мы столкнулись с увеличением числа краж персональных данных, — сказал Фабиан, пытаясь понять, действительно ли она так разволновалась или переигрывает.

— Получается, вы подозреваете, что я могу быть одной из потерпевших?

— Мы ничего не подозреваем. Это рутинная проверка.

— О’кей, но тогда могу успокоить констебля — я сама захотела сменить удостоверение. Так что если это все, у меня, как я уже сказала, времени в обрез.

— Где ты была в первой половине дня между девятью и одиннадцатью? — Фабиан прошел в гостиную, откуда открывался потрясающий вид на пролив. Дом словно нависал над водой.

— Утром я занималась йогой на террасе, а потом села работать.

— Здесь, дома?

— Да. Какое это имеет отношение к моему новому водительскому удостоверению?

— Кто-то может это подтвердить?

— Нет, весь день я была одна. Если бы я знала, что это наказуемо, то, конечно, позаботилась бы о свидетеле и посадила его на диван.

— Спокойно. Тебе никто ни в чем не обвиняет.

— Вот как? Тогда, может быть, ты будешь так любезен и объяснишь, что все это означает? В чем меня подозревают, если вдруг мне нужно алиби? Я украла свои собственные персональные данные или в чем вопрос?

Если ты это ты, подумал Фабиан, подошел к книжному стеллажу, вынул фотоальбом и стал его листать.

— Как я сказал, увеличилось количество краж персональных данных.

Большинство фотографий были сделаны в тот период, когда у нее еще не было ребенка, и она была замужем. Насколько он мог видеть, они жили в том же доме, в котором он сейчас находится, и, судя по фото, были счастливы в браке.

— Да, и я объяснила, что сама заказала новое водительское удостоверение.

— Ты и твой муж. Почему вы разошлись?

На удивление женщину вопрос не взволновал, и она пожала плечами.