Подольские курсанты

— То лодка, а тут целая пушка. — Зарипов с уважением посмотрел на замаскированную сорокапятку.

— Отставить разговоры. Приготовились. — Носов дождался, пока уцелевший после первого залпа танк выберется на открытое пространство, и махнул рукой: — Давай!

Бойцы расчета вместе с десантниками кинулись к приготовленному тросу. Словно разбуженное чудовище, стряхивая с себя охапки веток, пушка полезла из укрытия и в считаные секунды оказалась в приготовленной ячейке. Зарядить и выставить нужный прицел оказалось делом техники.

— Бронебойным! По первому танку! Огонь! — скомандовал старший лейтенант.

Сорокапятка подпрыгнула, выбросив из ствола короткое пламя. Ударившись в покатый бок приплюснутой башни, снаряд яркой искрой взметнулся в небо, не причинив танку никакого вреда. Рикошет!

Носов чертыхнулся и бросил недовольный взгляд на Зарипова. Наводчик, чувствуя свою оплошность, засуетился, оглядываясь по сторонам. Мухин загнал в казенник новый снаряд.

Немцы еще не поняли, откуда по ним стреляют. Узкий ствол танка медленно описал дугу и изрыгнул пламя в сторону другого расчета. Раздался страшный грохот взрыва, в воздух взметнулось пламя, обломки снарядных ящиков и что-то бесформенное, похожее на кусок брезента. Твердые как камни ошметки земли густо осыпали позицию Носова.

Осматриваться времени не было. Сашка и все, кто был в этот момент при орудии, поняли, что соседний расчет погиб, следующий фашистский снаряд может стать губительным и для них. Зарипов, громко сопя, принялся крутить маховики, изо всех сил стараясь не повторить предыдущей ошибки.

— Готово!

«Какое готово?» — Сашка даже со стороны понял, что Зарипов не довернул прицел. Но наводчик уже держал руку на рычаге и ждал команды на выстрел. «Это же верная смерть!» Сашка машинально протянул руку и молниеносно, незаметно для самого наводчика, подкрутил горизонтальный маховик.

— Огонь!

На этот раз получилось в самую точку! Немецкий танк дрогнул всем своим ступенчатым корпусом и, будто не понимая, что погиб, замер, чтобы через мгновение вспучиться от сдетонировавшего боезапаса. Огромный огненный столб оторвал башню, которая, словно гигантский рваный мяч, отскочила в сторону. Вся округа зарделась ослепительным заревом, проявив в сумерках ползущие по переправе танки и испуганные лица немецких пехотинцев…

Поняв, что снова попали в засаду, гитлеровцы залегли. Не успевшие пройти через мост танки застряли, уткнувшись в горящие корпуса передних машин.

И тут, перекрывая гул вражеской техники, раздался хриплый голос политрука Суходолова:

— В атаку! За мной!

Охваченные победным порывом курсанты и десантники кинулись на застрявшего у переправы врага. Немцы дрогнули и снова побежали. Они толпились на мосту, падали под огнем советских пулеметов; бросались в ледяную воду и пытались плыть, но лишь немногим удалось спастись на том берегу. Курсанты, войдя в раж, зло и беспощадно преследовали гитлеровцев до самой воды: кололи штыками, стреляли по водной глади, отправляя на дно замешкавшихся. Немалых усилий стоило Мамчичу и другим командирам остановить преследование.



Рассвет застал бойцов отряда на оборудованных прошлой ночью позициях. Возбужденные успехом курсанты громко делились впечатлениями, в лицах показывали, как здорово гнали они немцев и подбивали вражеские танки.

А над берегом снова и снова кружила «рама». Похоже, гитлеровцы никак не могли понять, где сосредоточены главные силы противника, так успешно отбивающие натиск танковой колонны. Два раза налетали бомбардировщики. Но опять, как и в прошлый раз, они сбрасывали свой груз на окрестные перелески в надежде накрыть там скопление советских войск.

Разведка донесла, что фашисты готовят новую танковую атаку. На этот раз они не собираются идти напролом по узкому мосту, а планируют форсировать реку, охватить фланги и окружить группировку русских.

В укрытом от вражеских глаз овраге Старчак колдовал над картой. Вокруг него, как и в прошлый раз, собрались офицеры во главе с начальником политотдела Суходоловым. Тот загодя обдумывал, как доложит генерал-майору Смирнову об удачной атаке на Красные Столбы и о ночном бое у переправы через Угру. Это вдохновит курсантов, убедит их в возможности выстоять и победить в предстоящих боях под Ильинским.

Старчак выпрямился и посмотрел на небо: «рама» все еще кружила над позициями, но уже где-то далеко в стороне.

— Мои соображения такие: принять здесь еще один бой — значит, положить весь отряд и открыть врагу путь на Ильинское. Мы здесь не для того, чтобы пасть смертью храбрых, мы здесь, чтобы задержать врага. Сейчас, чтобы сохранить боеспособность отряда, выход один — отступить на рубеж реки Изверь. — Он провел по карте карандашом. — Прошу высказываться.

Первым отозвался Суходолов:

— Я согласен с решением капитана Старчака. Отряд нужен здесь как полноценная боевая единица. Нельзя допустить, чтобы немцы прорвались к недостроенным рубежам на Ильинском. Вопрос в другом: как сказать об этом курсантам? Сейчас они на подъеме, они только что одолели сильного врага и опять рвутся в бой. Конечно, все это лирика, будет приказ — выполнят. Но как политработник и делегат от генерала Смирнова, я должен учитывать все обстоятельства.

— Да-а, — протянул капитан Россиков, — даже опытному воину тяжело отступать, а тут — мальчишки, только что вступившие в бой. Им — тем более досадно.

— Разговор с курсантами я беру на себя, — решил Суходолов. — Объясню, что невелика честь погибнуть, не выполнив задания. Важно не пропустить немцев, а это могут сделать только живые. Другой вопрос: как отходить?

С планом передислокации все согласились. Первой отходила пехота. Пушки прикрывали, двигаясь перекатами поочередно. Орудия устанавливали в стороне от шоссе. Пока одно из них вело огонь по противнику, другие меняли позицию.

Отряд снялся с позиции организованно и незаметно для врага. По дороге несколько раз натыкались на отдельные группы немецких разведчиков. В одной из таких непредвиденных схваток был контужен капитан Россиков.

К вечеру того же дня отряд в полном составе при орудиях вышел к реке Изверь.





* * *


На Ильинском рубеже кипела работа. К уставшим, измотанным женщинам и старикам примкнули еще и курсанты. Все вместе вгрызались в стылую землю, рубили для накатов лес, готовили маскировку. Фронт приближался неумолимо… С каждым днем все слышнее становились дальние раскаты орудийных залпов, проносились над головой армады вражеских бомбардировщиков, рвущихся к столице, — все это заставляло выкладываться, отдавать последние силы, чтобы только успеть достроить рубеж.

Полковник Стрельбицкий уже несколько часов рассматривал противоположный берег. Там, по обе стороны от шоссе, курсанты устанавливали ряды противотанковых ежей, маскировали передовые доты, беспрестанно таская из ближнего леса еловые лапы и свежесрубленный подлесок.

— Товарищ капитан, — Стрельбицкий повернулся к стоящему рядом Андропову, — а ведь неплохая идея, со срубом-то. — Полковник кивнул в сторону позиций. Там курсанты-артиллеристы заканчивали маскировать орудийный дот. Они накрыли его стогом сена, а между дотом и мостом соорудили подобие дома из обгорелых бревен. — А вам, лейтенант Лепехин, замечание: рядом с вашим дотом растут ели, а вы закрыли его ветками ольхи. Листья пожухнут, и на это обратят внимание наблюдатели противника. Немедленно исправьте маскировку.

— Слушаюсь. — Лепехин сорвался с места и побежал с наблюдательного пункта к реке.


— Что ж, будем надеяться на лучшее, — проговорил полковник вполголоса, а вслух сказал: — Прошу внимания, товарищи командиры. — Он вынул из планшета сложенный вчетверо большой лист бумаги и разложил его на стоящем тут же снарядном ящике. — Это схема уязвимых мест немецких танков. Доты по отношению к мосту расположены так, что возможны рикошеты от боковой брони танка. Поэтому нужно бить сначала по гусеницам и смотровым приборам. Задача: первым же выстрелом заставить танк остановиться. Вторым постараться добить его. — Полковник обвел собравшихся взглядом, офицеры понимающе закивали. — Теперь главное. Доты должны работать в паре. Один стреляет, второй в это время молчит. Как только немцы пристрелялись, первый замолчал, бьет второй. Потом наоборот. Понятно?

— Так точно.

Стрельбицкий продолжал:

— Что делать, когда противник пристрелялся? Тут порядок действий таков. Один снаряд лег рядом с дотом — приготовились! Второй лег — хватайте орудие и выкатывайте из дота.

Командиры удивленно переглянулись. Лейтенант Алешкин вскинул руку к козырьку:

— Товарищ полковник, разрешите вопрос.

Стрельбицкий перебил его:

— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Да, устав запрещает орудию покидать дот. И об этом знаете не только вы, но и немцы. Пристрелявшись, они в конце концов попадут прямо в дот. Как раз в этот момент вас там быть и не должно! А когда дым сошел — закатывайте орудие обратно, и снова в бой!

— Понятно. — Офицеры заулыбались и одобрительно закивали в ответ.

— Кстати, — Стрельбицкий задержал взгляд на Алешкине, — ваша придумка с маскировкой может пригодиться остальным.

Заинтересованные офицеры поспешили к брустверу и принялись рассматривать вторую линию дотов. Со стороны реки дот старшего лейтенанта Алешкина скрывался за ветхим сараем. Вроде ничего особенного, прием не новый.

Алешкин вскочил на бруствер. Курсанты заметили командира и мгновенно сообразили, что от них требуется. Алешкин поднял руку, замер ненадолго, потом резко опустил ее вниз. Неожиданно старый сарай, скрывавший дот, зашевелился, передняя его стена, казавшаяся поначалу целой, дрогнула и превратилась в разъезжающиеся ворота. Курсанты потянули за веревки, створки разошлись, и в окуляры полевых биноклей стало видно дуло открывшейся пушки, наставленное прямо на шоссе перед мостом…

Прямо за позициями, в лесу, оборудовали полевой госпиталь. На поляне поставили несколько больших палаток, связанных друг с другом общими переходами. В одной организовали операционную, остальные заполнили койками и лежаками для раненых. Медперсонал и призванное в помощь подразделение саперов трудились, не покладая рук, спеша закончить приготовления в срок.

Вместе работали и Маша с Люсей. После того как им довелось пережить авианалет, девушки сблизились еще больше. К тому же у каждой была своя сокровенная девичья тайна, которой так хотелось с кем-нибудь поделиться. И если Люсина любовь, Раиль Яхин, был рядом, нет-нет да и забегал под каким-нибудь предлогом в санчасть, то Сашка был сейчас далеко и, по слухам, уже вовсю дрался с фашистами.

Все чаще Маша думала о том, чтобы напроситься туда, в передовой отряд. Конечно, там были санитары и поопытнее ее, но разве можно усидеть здесь, в тыловом госпитале, когда всего в нескольких километрах идет настоящая война. Там, среди других курсантов, воюет ее Сашка. Поговаривали, что немцы наступают все ближе и ближе к Ильинскому — вон уже и беженцев совсем не видно, а как много их было в первые дни…

Маша отложила в сторону упаковку с бинтами и обвела глазами пустую палатку. Сердце бешено заколотилось, непослушные пальцы принялись теребить полу гимнастерки. Что это? Ей вдруг захотелось выскочить из палатки, убежать подальше в лес и дать волю чувствам — зареветь или начать танцевать. Но подобные шальные мысли показались сейчас такими глупыми, что Маша даже усмехнулась про себя.

Брезентовый полог с громким шелестом распахнулся, и в палатку вошла военврач Никитина. Она была в накинутой поверх белого халата плащ-палатке и высоких сапогах, к которым пристали мокрые осенние листья. В ее глазах, всегда строгих и как будто холодных, читался вопрос, заботивший в эти дни всех, кто был на рубеже: все ли готово? Хотя был и другой: когда же все наконец начнется и чем все кончится?

Маша смотрела на начальницу, не понимая, что все еще думает о Сашке, и от этого на лице ее блуждала прежняя нелепая улыбка. Никитина прошла вдоль коек, заглянула в тумбочки, полистала журнал записей.

— Ну, как вы тут? Все подготовили? — Она обернулась к Маше и едва заметно качнула головой. — Что с тобой, Григорьева?

— Ничего, — смутилась девушка, — все в порядке. Сегодня протянули последнюю линию освещения, закончили оборудовать санитарную зону.

— Хорошо. — Никитина еще раз взглянула на Машу и отвернулась к небольшому окошечку, вырезанному в брезентовой стенке палатки. — Как настроение?

Маша невольно прониклась к Раисе Игоревне такой душевной теплотой, словно это была ее близкая родственница… В памяти всплыли слова Никитиной в порыве откровения: «Жалко мне вас, родненькие!» Так говорят только о дорогих сердцу людях. Она поймет Машин порыв: это ведь настоящее большое чувство, которое — только раз в жизни. Когда еще выпадет такая возможность…

— Товарищ военврач третьего ранга, — Никитина обернулась и встретила ясный, полный решимости взгляд, — разрешите обратиться?

— В чем дело?

— Разрешите мне со следующей машиной в передовой отряд?

— Зачем? — машинально спросила Никитина и осеклась, поняв, что по-человечески этот вопрос сейчас — неуместный. — Ты это серьезно?

— Очень, — задыхаясь от волнения, проговорила Маша и опустила глаза.





* * *


Ранним утром 8 октября из передового отряда вернулся начальник политотдела Суходолов. Выскочив из кабины все той же героической полуторки, он, не теряя времени, быстрым шагом направился на КП. Генерал-майор Смирнов пил чай. Тут же, повернувшись к нему спиной, разглядывая в бинокль строящиеся укрепления, стоял полковник Стрельбицкий.

— Разрешите? — На лице Суходолова светилась радостная улыбка, то ли от встречи с генералом, то ли от хороших вестей.

Василий Андреевич отставил недопитый стакан и поднялся навстречу:

— Прошу. — Он пожал Суходолову руку. — Докладывайте.

Начальник политотдела подробно рассказал о событиях последних дней: о героической атаке передового отряда на Красные Столбы, о ночном бое на переправе через Угру, об умелых маневрах при отходе на новую позицию.

— Вот здесь, на реке Изверь. — Суходолов провел линию на карте. — Таким образом, пока удалось задержать противника на двое суток. Десантники капитана Старчака и подчиненные ему курсанты дерутся мужественно и грамотно. Правда, потери… На вчерашний день насчитывалось более пятидесяти человек только убитыми, легко ранен капитан Россиков. Точные потери противника неизвестны, но они — немалые, в том числе — в технике. Я полагаю, отряд с поставленной перед ним задачей справляется.