Поступь хаоса

Чокнутый взгляд, понял я. Сумасшедший.

Я постарался прижать эту мысль, но Джейн все равно и вида не подала, што услышала.

– Мне надо идти, – повторил я. – Спасибо наше вам за еду и примочку, но мне надо идти.

– Пока мы в ентих лесах, сходить тебе не след, нет уж, сэр, – сказала она, все еще таращась на меня немигающим взглядом. – Скверные енто леса. Опасные.

– Што значит опасные? – Я даже отодвинулся от нее немного.

– Поселения есть, дальше дорогой, – тут она еще ширше глаза раскрыла и заулыбалась даже, словно ей не терпелось мне о том поведать. – Совсем чеканутые. От Шума умом повернулись. Слыхала про одно, где все маски носють, штоб, значить, нихто ихних лиц не видел. И еще другое есть, где нихто ничаво не делаеть, а только поють день-деньской, пока совсем с ума не слетять. И еще – где все стены из стекла сделаны, и нихто никакой одежи не носить, ибо все во Шуме равны и ни у кого тайн нетуть. А?

Она даже ко мне как-то придвинулась, я теперь слышал запах у нее изо рта – прямо хуже той тряпки будет! – и ощущал молчание за словами. Ну вот как такое может быть? Как в безмолвии помещается столько сутолоки?

– В Шуме можно хранить тайны, – сказал я. – Всякие-разные.

– Оставь мальца в покое, – распорядился спереди Уилф.

Физиономия у нее тут же обмякла.

– Прастити, – сказала она малость недовольно.

Я чутка приподнялся. Еда в животе – это однозначно на пользу, што бы там эта вонючая тряпка со мной ни вытворяла.

Мы тем временем подобрались поближе к хвосту каравана. Я уже и несколько затылков разглядел, и Шум мужчин расслышал, болтавших там и сям, и молчание женщин между ними – как булыжники в ручье.

То и дело кто-то из них – обычно мужчина – оглядывался на нас и обыскивал меня взглядом, выворачивал, смотрел, из чего я такой сделан.

– Я должен ее найти, – сказал я.

– Твою дев’чку? – оживилась Джейн.

– Ага. Спасибо вам, конечно, но мне правда надо идти.

– Дак твой жар! И енти другие поселения!

– Я все равно попытаюсь. – Я размотал грязную тряпку. – Пошли, Мэнчи.

– Нельзя тебе! – всполошилась Джейн, вытаращившись еще сильнее, хотя куда уж. – Армия…

– С армией я сам разберусь. – Я сел и приготовился сигать с телеги, но сил в руках не было, и мне пришлось сперва пару раз с хрипом вдохнуть и выдохнуть.

– Дак они же тебя схватют! – почти взвизгнула она. – Ты ж с Прентисстауна…

Я пронзил бы ее взглядом, если бы мог.

Она ладонью зажала себе рот.

– Жена! – гаркнул Уилф, разом оглянувшись на нас.

– Я не хотела! – сокрушенно прошептала она мне…

…но было уже, конечно, поздно.

Слово уже заскакало взад и вперед по каравану – так знакомо, не само даже слово, а што каждое из них – как булавка, и ею ко мне пришпилено все, што люди обо мне думают и знают, или думают, што знают, и уже к нашей телеге поворачивались лица, и нас буравили взгляды, и волов с лошадьми стопорили поводья, и люди смотрели, искали, изучали, смотрели.

Взгляды и Шум со всей дороги – сюда, к нам, на нас.

– Енто хто ето там у тебя, Уилф? – вопросил мужской голос с предпоследней от нас телеги.

– Мальчонка, лихорадошный, – заорал в ответ Уилф. – С жару-то помутимшись. В толк не возьму, чево баеть.

– Ты в том совсем уверен?

– Да-ть, сэр, отож. Мальчонка, говорю, болезный.

– Ну-ка-ть тащи его, – встряла какая-то женщина. – Надо-ть на него поглядеть.

– Вдруг шпиен какой? – тут же присоединилась другая, злобно, испуганно. – Ну как ведеть армию прямо на нас?

– Нам туть шпиены не нужны! – сообщил мужчина, уже другой.

– Енто Бен, – успокоил Уилф. – С Фарбранча. Кошмар у малово – проклятый город, как они убивають всех ево родных. Я за нево ручаюсь.

Никто целую минуту ничего не кричал, но весь мужской Шум так и зудел в воздухе, будто рой. Все лица были обращены к нам. Я постарался изобразить лихорадочного и выдвинул ему навстречу картину захвата Фарбранча. Это было совсем несложно, и от нее у меня заболело сердце.


И никто на это ничего не сказал, но тишина была громче вопля в добрую сотню глоток.

И на этом все кончилось.

Медленно, но верно волы и лошади снова тронулись в путь, уволакивая телеги вдаль по дороге: люди продолжали глазеть, но хотя бы делались дальше и дальше от нас. Уилф тоже настегнул своих волов, но пошел медленнее остальных, пролагая дистанцию между нами и хвостом каравана.

– Прстити, – выдохнула Джейн. – Уилф ведь мне говорил рот держать на замке. Говорить говорил, да только…

– Все в порядке, – сказал я – лишь бы она уже только заткнулась.

– Прстити, ох, прстити…

Телега дернулась и остановилась. Уилф подождал, пока караван изрядно отдалится, и только тогда спрыгнул и пошел к нам.

– Нихто Уилфа не слушаеть, – молвил он, как бы даже не без улыбки. – Но когда слушають – верять.

– Я пойду, – сказал я.

– Агась, – сказал он. – Только неб’зопасно енто.

– Прстити, – добавила Джейн.

Я соскочил с телеги, Мэнчи за мной. Уилф взял Виолину сумку, раскрыл и выразительно посмотрел на жену. Та взяла горстью фруктов и хлеба, положила туда и еще горсть сушеного мяса добавила.

– Спасибо, – сказал я.

– Н’деюсь, ты её найдешь, – Уилф закрыл ее и отдал мне.

– Я тоже.

Он кивнул на прощанье, потопал вперед, взгромоздился на облучок и нахлестнул волов.

– Осторожнее там, – сообщила Джейн самым громким на свете шепотом. – Берегись, ентих, ч’канутых.

Я постоял немного, провожая их взглядом, – все еще кашляя, все еще в жару, но все равно куда лучше прежнего от еды и без этих ее корней и хорошо бы Мэнчи обратно нашел след и вообще интересно какой прием меня ожидает в Убежище ежели я туда когда-нить таки доберусь.





29

Аарон во всем своем многообразии




Мэнчи понадобилось некоторое время – ужасное некоторое время! – штобы опять найти в лесу след, но потом он гавкнул: «Туда!» – и мы снова побежали.

Он отличный чертов пес, я уже это говорил?

Ночь уже совсем настала, я жутко потел и кашлял так, што хоть соревнования выигрывай по кашлю, и ноги у меня были сплошь из пузырей, а в голове жужжал лихорадочный Шум, но в пузе была еда, а в суме – еще еда, аж на пару дней, и все, што имело значение, было у нас спереди… впереди… впереди.

– Ты ее чуешь, Мэнчи? – Мы как раз перебирались по бревну через какой-то ручей. – Она еще жива?

– Чую Виолу, – сообщил он, спрыгивая с того конца. – Виола боится.

Мне это бухнуло кулаком в сердце; я ускорил шаги. Еще одна полночь (двадцать два дня осталось? двадцать один?), и фонарик сдох. У меня был еще один, Виолин, но уже последний. Еще холмы, и покруче прежних, а мы все так же бежим через ночь, труднее лезть вверх, опасней лезть вниз, но мы идем, и идем, и идем, Мэнчи вынюхивает дорогу, жрем Беново сушеное мясо, ковыляем уже, я откашливаю себе все што можно, паузы на отдых как можно короче, обычно согнувшись впополам у дерева, и вон уже солнце полезло из-за холма на небо, не иначе как мы уже и до рассвета догуляли.

Когда на нас упал свет, мир кругом пошел какой-то блестящей рябью.

Я замер и вцепился в покрывающие очередной склон папоротники, штобы не свалиться. Секунду все плыло, так што я даже глаза закрыл, но это все равно не помогло, потому што под веками разгулялся целый водоворот красок и искр, а тело вдруг все стало как желе и вдобавок развевалось под ветром, што дул с вершины, и когда все прошло, нифига оно на самом деле не прошло, и мир остался подозрительно ярким, будто я проснулся внутри сна.

– Тодд? – обеспокоенно осведомился Мэнчи, явно наблюдая у меня в Шуме бог знает што.

– Лихорадка. – Я снова закашлялся. – Не надо было ту мерзкую тряпку выкидывать.

Но чего уж теперь сокрушаться.

Я заглотил последнюю таблетку из медипака, и мы двинулись дальше.

Влезли на вершину. Все остальные холмы и река с дорогой внизу целую минуту подпрыгивали у меня перед глазами, как яблоки на одеяле, а я пытался проморгать эту невыносимую картину и ждал, пока ландшафт успокоится и можно будет идти дальше. Мэнчи о чем-то скулил у ног. Я попробовал было его почесать, чуть не полетел кувырком и взамен сосредоточился на другой задаче: добраться до подножия, ни разу не упав.

Я снова думал про нож у меня в спине, про кровь на нем, когда он вошел в мое тело. Моя кровь смешалась со спачьей, и теперь хрен его знает, што бежит у меня по жилам с тех пор, как Аарон меня пырнул.