В метре друг от друга

бросает короткое «следуйте за мной», поворачивается и молча идет к выходу из кафетерия. Прежде чем последовать за ней, машем на прощание Хоуп и Джейсону, Мии и Камиле Плохо получилось. Много раз я видела Барб сердитой и расстроенной по разным поводам, но такой — никогда. Страшно от одного только взгляда на нее.

Мы тащимся за ней по коридору. Я бросаю обеспокоенный взгляд на Уилла. «Все будет хорошо», — одними губами шепчет он, но его улыбке не хватает уверенности.

— До взятия посевов и получения результатов анализов всем находиться в палатах. — Она поворачивается к Уиллу. — Ты завтра утром будешь переведен.

— Нет! — говорю я, и Барб пристально смотрит на меня. — Нет, Уилл ни в чем не виноват и... Она поднимает руку и не дает мне договорить:

— Ты, может быть, согласна рисковать своей жизнью, а я — нет.

Наступает оглушительная тишина, которую нарушает неожиданный смех По. Мы все смотрим на него, а он с видом полнейшей невозмутимости качает головой и, поймав мой удивленный взгляд, залихватски усмехается:

Совсем как в те времена, когда мы бы детьми...

— Вы уже не дети. По! - кричит Барб, обрывая его на полуслове.

— Мы были осторожны, — продолжает По уже серьезным тоном. — Соблюдали правила, делали все, как ты нас учила. — Действительно, мы и сейчас держимся на безопасной дистанции друг от друга. Он кашляет, коротко и быстро, и добавляет: — Извини, Барб, но было здорово.

Она открывает рот, но так ничего и не говорит, а потом поворачивает на наш этаж. Больше никто не произносит ни слова до самого конца. Я смотрю на Уилла. Так хочется быть ближе, но. увы. из-за этого мы и влипли в неприятности.

Все расходятся по палатам. По, прежде чем скрыться за дверью, подмигивает нам с Уиллом. Барб провожает меня неодобрительным взглядом.

Ближе к полуночи вижу на экране ноутбука мирно посапывающего Уилла, он уснул сразу после нашего разговора. Лицо умиротворенное. Тру сонные глаза — день получился долгий, наполненный планированием и подготовкой вечеринки и закончившийся налетом Барб. Мы знаем: скоро его отошлют, и не будет ни полуночных прогулок, ни встреч в спортзале, ни записок под дверью. Ничего не будет.

Мои веки медленно опускаются, но тут в динамиках громкой связи раздается сигнал. Я вздрагиваю и просыпаюсь.

— Код синий. Весь свободный персонал... Вскакиваю и бегу к двери. Господи. Синий код. У кого-то остановилось сердце. А нас, больных, на этом этаже сейчас не так уж много.

Я открываю дверь, и как раз в этот момент объявление повторяется еще раз, и слышно оно в коридоре уже яснее:

— Код синий. Весь свободный персонал в палату 310. Код синий.

Палата 310. По. Господи, пусть он просто неправильно подключил монитор.

Я хватаюсь за стену, и комната идет кругом. Мимо с грохочущей тележкой проносится бригада экстренной медицинской помощи. Следом за ними в палату По вбегает Джули, чья смена только что началась. Из открытой двери доносится голос Барб;

— Он не дышит! Пульса нет. Шевелитесь поживее/

Не может быть. Этого не может быть.

Я бегу, спотыкаясь, к его палате. Вижу лежащие на полу ноги, ступни указывают в разные стороны. Нет. Нет, нет, нет. Рядом с По – Барб, я руках у нее реанимационный мешок, и она гонит воздух в его легкие. Он не дышит. Но не дышит.

— Ну же. малыш, давай, не подводи меня! — кричит она.

И тут же другой голос:

— Дефибриллятор!

Кто-то склоняется над ним, задирает его любимую футболку в цветах колумбийской футбольной команды, подаренную матерью на день рождения, лепит на грудь два электрода. И я наконец-то вижу его лицо: глаза закатились, кожа посинела.

У меня холодеют руки и ноги.

— По! — воплю я в отчаянии.

Барб поворачивается, видит меня и кричит:

— Нет! Кто-нибудь, уведите ее отсюда!

— Обширный напряженный пневмоторакс. Коллапс легких. Нам нужен набор для интубации! — снова кричит незнакомый голос, и я смотрю на неподвижную грудь и посылаю ей мысленный сигнал — подняться.

Дышать. Ему нужно дышать.

Вокруг толпятся люди, и я стараюсь протиснуться между ними, добраться до него, до По. Я бьюсь о плечи, отталкиваю руки.

— Закройте дверь! — велит Барб, и чьи-то руки подхватывают меня и выставляют в коридор, а она снова обращается к По: Борись, малыш! Борись же, черт возьми!

Я вижу Джули, ее темные глаза.

А потом дверь захлопывается мне в лицо.

Я отшатываюсь, поворачиваюсь и вижу рядом с собой Уилла. Лицо бледное, как у По. Он тянется ко мне, но в последний момент отдергивает руки и сжимает кулаки, а его глаза полны отчаяния. Чувство такое, что меня сейчас вырвет. Я прислоняюсь к стене, соскальзываю по ней на пол и стараюсь справиться с дыханием. Уилл садится в метре от меня, у противоположной стены. Обхватываю дрожащими руками колени, опускаю голову и закрываю глаза, но все равно вижу лежащего на полу По.

Полосатые носки.

Желтая футболка.


Этого не может быть. Он очнется. Должен очнуться. Сядет, отпустит шуточку — мол, переел пасты или зачитался до обморока Андерсоном Купером и спросит, не хочу ли я прогуляться с ним за молочным коктейлем. Тем самым коктейлем, который мы пьем уже десять лет.

Слышу чьи-то шаги, поднимаю голову и вижу спешащую по коридору доктора Хамид.

— Доктор... — начинаю я хриплым, расколотым голосом.

Не сейчас. Стелла. решительно говорит она и распахивает дверь.

Я снова вижу его. Лицо повернуто ко мне. глаза закрыты.

Лежит неподвижно.

Но еще страшнее выглядит Барб. Она стоит, закрыв ладонями лицо. Она перестала бороться. Сдалась. Нет.

Они уже все свернули и убрали. Дефибриллятор. Интубационные трубки.

— Нет! — Я слышу свой голос, свой крик, в который вложилось все мое тело. — Нет-нет- нет-нет!

Заставляю себя подняться, поворачиваюсь и бегу в комнату.

По, нет!

По умер!

Спотыкаюсь. Вижу его глаза в тот день, когда мы встретились в первый раз. Вижу, как он улыбается мне от дверей комнаты. Вижу его руку в рукавице на моем запястье — это было несколько часов назад. Ощупью нахожу дверную ручку и вваливаюсь в комнату. Слезы текут по щекам, глаза застилает туман.

Я оборачиваюсь - Уилл пришел за мной следом. Делаю шаг к нему, и рыдания сотрясали тело, рвут грудь, так что невозможно дышать.

— Его нет, Уилл. По больше нет! Майкл, родители... Господи... - Обхватив себя руками, Трясу головой. — По... Он только собрался... Они не увидят его больше. Никогда.

И только тут до меня доходит.

— Я не увижу его больше. Никогда.

Сжимаю пальцы в кулак. Прохожу по коридору. Возвращаюсь.

— Я даже не обняла его ни разу. Не дотронулась до него. Не подошла близко. Нет, нет, нет! - Я кричу громко, истерично, кашляя и задыхаясь. Кружится голова. — Он был мне лучшим другом, а я даже не обняла его.

И уже не обниму. Ужасно знакомое чувство. Невыносимое.

— Я всех теряю. Эбби... По... Все ушли.

— Меня ты не потеряешь, — негромко, но решительно говорит Уилл и, подойдя ближе, протягивает руки, почти обнимает меня.

— Нет! — Я отталкиваю его, отступаю дальше и дальше, больше, чем на один метр. Отступаю, упираясь спиной в стену. — Что ты делаешь?

Он спохватывается и тут же пятится к двери с перекошенным лицом.

— А, черт. Стелла... Я... я забыл... не подумал...

Уходи! говорю я, но он уже вылетел в коридор и бежит к себе. Захлопываю дверь. Голова гудит от злости. Я оглядываю комнату, и нее. к вижу, напоминает о той или иной потере, и сны сдвигаются, теснят, оставляют мне все меньше места.

Это не спальня.

Я подбегаю к стене, цепляю ногтями края постера. срываю его. Скидываю с кровати покрывало, швыряю во все стороны подушки. Хватаю Лоскутка, бросаю в дверь. Сметаю со стола книги, бумаги, списки — все разлетается по комнате, катится по полу. Слепо шарю по ночной тумбочке, запускаю в стену первое, что попадает под руку.

Звенит стекло, черные трюфели градинами рассыпаются по полу.

Я застываю на месте. Трюфели По.

Все замирает, только грудь вздымается и опадает. Я опускаюсь на колени, всхлипывая и дрожа всем телом, пытаюсь собрать трюфели. Взгляд натыкается на Лоскутка. Бедняга лежит на боку у двери, одинокий, заштопанный. И трюфель — у потрепанной лапы. Печальные коричневые глаза смотрят на меня с молчаливой укоризной. Я тянусь к нему, поднимаю, прижимаю к груди, а глаза находят рисунок Эбби и фотографию, на которой мы с ней вместе.

Я встаю на нетвердых ногах и тут же валюсь на кровать. Подтягиваю к груди ноги, сворачиваюсь в комочек на голом виниловом матрасе и замираю. Только слезы все бегут и бегут по щекам.

Сон приходит и уходит. Снова и снова я просыпаюсь от собственных рыданий, возвращаюсь в мир, где одна только боль. Я мечусь во сне, где улыбки на лицах Эбби и По превращаются в гримасы муки, где их черты стираются и исчезают. Приходят Барб и Джули. Я зажмуриваюсь, притворяюсь, что сплю, и они уходят.

Лежу, смотрю в потолок. В комнате светлеет, утро постепенно переходит в полдень, а я как будто окаменела.

На полу назойливо вибрирует телефон, но я не отвечаю. Не хочу ни с кем разговаривать. Ни с Уиллом. Ни с родителями. Ни с Камилой и Мией. Зачем? Какой в этом смысл? Я умру или умрут они, и этому кругу умирающих и горюющих не будет конца.

Если этот год и научил меня чему-то, то лишь тому, что горе убивает. Оно убило моих родителей и убьет родителей По. Майкла.

И меня.