V-Wars. Вампирские войны

Прямо сейчас, с пустым желудком, который крутит от голода, и ребенком, толкающимся в утробе, как многорукая богиня Кали, она буквально чувствует запах крови каждого в комнате.

Толстый парнишка, сидящий в конце ряда всего через три стола, явно бахвалится, что не боится ее. Отсюда она чует, что они держат дома кошек, а его мать при стирке пользуется антистатическими салфетками с отдушкой как у детской присыпки в сушильной машине.

Две девчонки, которые жмутся в дальнем углу, должно быть подростки, и под дешевыми детскими духами пахнут совсем как Мама Гасо и все остальные жители города, включая преподавателя – бобами тепари, свининой, растительным маслом, на котором жарят лепешки – основу их пищи. Им надо бы питаться получше. Правда.

Наконец урок заканчивается, и она может выйти отсюда и распустить волосы. К несчастью, ее облегчение недолгое. Оно быстро прерывается, когда она сворачивает за угол здания и сталкивается с поджидающим ее шефом Делгадо.

– Красная луна, мне нужно с тобой поговорить.

Муни стоит и ждет. У нее мелькает мысль: она знает, о чем пойдет разговор.

– Хорошо.

– Сегодня утром пограничный патруль обнаружил за городом два тела, – сообщает он ровным голосом, но его сердце стучит быстрее, чем обычно – он ее боится, но, тем не менее, продолжает, стараясь говорить твердо и властно. – Мужчину и женщину. Тебе ничего об этом неизвестно?

Муни даже бровью не повела.

– Откуда мне знать?

– Это нелегалы, – сообщает он. – Мужчина и женщина. Один с укусом в шею, может быть, змеиным.

Он снимает солнцезащитные очки и, не шелохнувшись, смотрит на нее темными глазами.

– Но я думаю, вдруг это что-то еще. Поскольку уверенности нет, будут делать вскрытие, потом выяснят.

Она молчит, и он продолжает:

– Женщина как-то попала в ловушку, запуталась в кактусе. Похоже, старалась выбраться, но не смогла. Вероятно, умерла от холода. Мужчина словно высушен, если ты понимаешь, о чем я.

– А я тут при чем?

Он смотрит на нее.

– Мне интересно, не продвинулась ли ты еще на один шаг в вампиризме, – откровенно говорит он. – Может, захотелось попробовать чего-то нового, и ты его поймала.

Муни смеется:

– Серьезно?

Он хмурится.

– Да, Красная луна. В убийстве нет ничего смешного.

– Шеф, вы меня давно не видели? – спрашивает она. – Давно не смотрели на меня?

Когда он моргает, потому что не знает, о чем она говорит, Муни бросает сумку на землю, потом руками обтягивает широченную блузку вокруг живота.

– Прошло несколько месяцев с тех пор, как вы приходили к нам домой, – говорит она. Она понижает голос, давая понять, что он сказал глупость. – Могу ли я гнаться за кем-нибудь в таком виде?

Делгадо полурастерян, полуиспуган.

– Ты беременна?

– Мне кажется, ответ очевиден.

– Кто же отец?

Теперь очередь Муни удивляться.

– Это мое дело.

Ответ автоматический, но даже если бы она могла предъявить кого другого, кроме одного из троих мексиканцев, которые изнасиловали ее в тот день в пустыне, она бы не призналась. Ей нужно только одно мгновение, чтобы понять ход его мыслей, но она больше не говорит ни слова.

Лицо Делгадо мрачнеет, он складывает руки на груди.

– По городу ходят слухи, что на северной стороне города у мальчика тоже вирус.

– Со мной никто не разговаривает, поэтому я об этом ничего не слышала. Я его не знаю.

– Ты и не должна знать, – рассердился он. – Тот парень, которого ты укусила, пошел в школу, возможно, поцеловал свою девчонку, которая передала это матери, а она – своему малышу, которого наутро отвела в детский сад. – Он выдыхает. – Черт, ты сделала это, верно? Никто не знает, как далеко это зашло.

Она пожимает плечами.

– Чего вы от меня ждете, шеф? Это же было не нарочно. Я и не знала, что со мной что-то не так. Да, вирус распространяется, и с этим вряд ли что можно поделать. Вот поэтому мы до сих пор ничего не можем сделать с обычной простудой.


– Но это намного серьезнее, чем простуда, Красная луна.

– Но не настолько плохо.

Он дергает головой.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает он. – Люди умирают из-за этого сами и убивают других. Мы все видели новости, читали газеты. А теперь ты принесла это сюда.

– Люди от чего только не умирают, – парирует она. – Если вы не в курсе, чем занимается ваш департамент, то это случаи управления транспортом под влиянием алкоголя или наркотиков, употребление наркотиков, и да, не забудьте весь набор – наркотики, оружие, похищение людей мексиканцами для обмена пленными. Может, вам переписать ваш лист важных дел и поставить мою персону пониже, а не в первых рядах? Кроме того, вирус добрался бы сюда постепенно и сам по себе. Все ученые заявляют, что он уже распространился по земному шару. Только очень немногие изменились из-за него, и не все случаи заканчиваются смертью, сумасшествием или чем-то вроде этого. Врачи пока даже не приблизились к пониманию этого явления. Наверное, чертова прорва вампиров живет своей жизнью, и никто даже не догадывается, кто они.

Слишком поздно она понимает, что это худшее, что она могла сказать, но, как и многое в жизни, – неверное слово, неприятие, ненависть, лишение кого-то жизни, – это нельзя ни изменить, ни забыть.

– Еще раз предлагаю тебе уехать, – сухо говорит ей шеф Делгадо. – Сегодня утром все уже на ушах стоят от этих убийств…

– Убийств? – Муни упирается руками в бока, намеренно показывая живот. – Сами же сказали: парня укусила змея, а женщина погибла от холода. Как это приравнивается к убийству?

Делгадо подходит поближе.

– Думаешь, завязала волосы, так никто не заметит змеиную раскраску, девочка? Вряд ли. Уже все обратили внимание. А я так до сих пор помню клыки, которые ты мне показала тогда, в трейлере.

Муни пятится – пусть думает, что испугал. На самом деле он, как и студенты, пахнет, как пища.

– Если кому-нибудь попадет шлея под хвост, и он решит, что ты убила тех мексиканцев, я не смогу тебя защитить.

Она понимающе наклоняет голову.

– Не сможете? Или не станете?

– Прекрати, – рявкает он. – Он нахлобучивает плотнее шляпу, хотя на улице ни ветерка. – Ты знаешь, как тут бывает, Красная луна. Все в родственных отношениях с кем-то, даже если родство через несколько поколений. Резерв ДНК очень маленький. Люди женятся, считай, на своих родственниках, и притока новой крови практически нет. Люди осознают это, и их не радует, что ты принесла нечто, что может их изменить.

– Вот только не надо мне говорить, что все тут сплошные родственники, – ехидно говорит она. – Когда убили моих родителей и мне потребовалась помощь, никто в Селсе не посчитал меня за родню, хотя я состою в кровном родстве, наверное, с доброй половиной городского населения. А все потому, что родители имели свою точку зрения на жизнь, да и меня рано научили, что мне ни к чему жить под диктовку Тохоно-оодхам. Теперь же, как считают все, я – это просто небольшое ежемесячное пособие, которое помогает Маме Гасо оплачивать счета. Может, им надо было еще сотню лет назад выбраться из сраного пустынного городишки и осчастливить своими благодатными нравами кого-нибудь немного дальше.

Теперь наступила ее очередь сделать шаг вперед к шефу полиции, нагло попирая его личное пространство, вытягивая шею вперед и останавливаясь в дюйме от его лица.

Он, спотыкаясь, пятится, видя выражение ее лица.

– А вы никогда не задумывались, что перемены – это хорошо, шеф Делгадо? Может, они как раз нужны людям Тохоно-оодхам? Все должно меняться, включая людей. Приспосабливание – это источник продолжения жизни. Ученые говорят о том, как эта древняя штука в нашей ДНК ожила, но мнится мне, уж не Господь ли решил подправить свои косяки. Может, я тот будильник, который здешнему народу был необходим веками?





– 13 –




Горы на западе кажутся очень далекими, и ночь наступит еще не скоро.

Кишки крутит от голода, и ребенок тоже неспокоен, неугомонно толкается в утробе.

Пока Мама Гасо смотрит нескончаемые телешоу, Муни сидит в потрепанном шезлонге на голой земляной площадке за трейлером, отложив учебник, и наблюдает, как солнце, словно жидкий огненный желтый шар, тонет на западе в полинявшем небе. В это время солнце очень жаркое, и она жадно окунается в горячий воздух, задирая блузку и подставляя растянутую кожу живота, греясь, словно змея на камне. Ребенок толкается и возится почти постоянно, и ее умиляют крохотные волны, которые то поднимаются, то опускаются на обычно ровной гладкой поверхности. Движения ускоряются с наступлением сумерек и темноты, крохотные ножки и кулачки колотят ее внутренности, словно ребенок возмущен ее пустым желудком. Или он сам голоден? Она думает, что ответ в обоих случаях – «да».

Муни встает и идет в пустыню. Ей не нужна подготовка, оружие или вода. Над ней в небе опять убывающая луна в три четверти, как в последнюю охоту. Муни смешно – несомненно, кто-нибудь отметит эту связь и начнет нести всякий вздор о вервольфах, а другой выступит в роли «эксперта» и поправит, что вервольфы выходят только при полной луне. Если от времени вообще что-то зависит, так это бесспорный факт, что при лунном свете охотиться гораздо легче.

А чтобы ее добыча могла ее легко увидеть, она осталась в ярко-желтой крестьянской блузке, которую надела еще утром. Муни, словно пятно неожиданного света в ночи, блестящего при лунном свете, петляет по тропе между мескитовыми деревьями, акацией, кактусами чолла и опунцией. Хрупкие травинки кусают ее лодыжки, но она не издает ни звука, пока пробирается по усыпанной камнями земле, и упорно торит путь через редкий, по колено высотой кустарник. Через три часа ходьбы в юго-западном направлении она наконец находит то, что ей нужно. Она вычисляет их задолго до того, как им показывается.

Три мужских силуэта, темнокожие мексиканцы, которые не имеют права находиться в ее стране. Они нашли достаточно глубокую высохшую лужу, укрытую старыми мескитовыми деревьями, и использовали ее, чтобы скрыть крохотный костер, чтобы согреться от лютого холода пустыни. Муни чует запах кролика, которого они поймали и жарят на вертеле над костром, его окровавленная шкурка небрежно отброшена в сторону для насекомых и хищников. Она приближается, беззвучно и глубоко вздыхает…

Да.

Она бы никогда не смогла этого сделать, даже подумать о том, что делает, если бы не поездка в Нью-Йорк и не тот дар, которым Майкл Фэйн наградил ее в тот день в «Старбаксе». Теперь ее мир абсолютно изменился, изменилась она сама.

Муни чует их запахи, и они приносят с собой воспоминания. Ничего хорошего: побои, боль, насилие, насмешки, смех победителей. Даже теперь она так нелепо спокойна, руководит ею не злоба, а холодный расчет и необходимость. Ей нужно питание, а в данном случае это будет местью. Как удачно. Муни выходит из тени ближайшего мескитового дерева и стоит в лунном свете.

Первый мужчина дергается, увидев ярко-желтый цвет блузки, потом кричит и бежит ей навстречу. Его спутники делают тоже самое – не колеблясь, не думая, не подвергая сомнению присутствие ярко одетой женщины в безлюдной ночной пустыне. Только потому, что она не убегает, они замедляют ход и осторожно окружают ее, как трио койотов, примеривающихся к более крупному зверю, прежде чем напасть. Один держит в руках дубинку, другой – небольшое мачете, у третьего в руках ничего нет. Они тараторят по-испански, но Муни не понимает. Ей известно несколько основных слов по-испански, потому что второй язык у нее – тохоно-оодхам. Однако она понимает общий звук их жестокого веселья. Самый высокий, который без оружия, он из них самый наглый, хватает ее за руку и вдруг застывает в шоке, ее узнав. Что-то в ее лице заставляет его отдернуть руку и перестать смеяться. Ее черные глаза отражают лунный свет и блестят как серебро. Двое других переводят взгляд со своего вожака на нее, потом обратно – они явно ее узнали, и внезапно до них доходит: что-то не так.

– Помните? – шепчет Муни.

Она понятия не имеет, понимают ли они ее слова, но ни их размеры, ни количество, ни оружие ее не волнуют. Она бросается на того, с ножом, хватая второго за руку и предупреждаят удар дубинки. Перекусив кости, словно ветку, Муни вгрызается зубами в плечо. В челюсти ощущается приятная пульсация, и мужчина отшатывается от Муни, роняя грязный нож на землю. Первый мексиканец громко кричит в ночное небо, сотрясая спокойствие пустыни, его дубинка откатилась, когда Муни свернула ему запястье, теперь она дергает его вперед и тоже кусает. Его вой меняется на придушенный звук, и он заваливается на бок, сжимаясь в клубок и дергаясь от колючей травы. Муни инстинктивно чувствует, что им не спастись. Они погибнут, невзирая на то, помогут им или нет. И вдруг она подумала о той женщине, которую встретила месяц назад. Как же она не поняла этого раньше? Надо было убить ее из милосердия, укусить, а не оставлять умирающей в колючей хватке кактуса. Век живи, век учись.

Предводитель троицы не такой наглый, как его попутчики. Он сжимает мачете и пятится, как ему кажется, на безопасное расстояние, привычно держа лезвие. Он переводит взгляд с ее лица на живот, и Муни видит его замешательство, когда он снова отваживается поднять на нее глаза. Неужели он думает о том, как ей удалось с ними справиться в ее-то состоянии? Или еще о чем-то? Она решает его просветить.

– Tu, – говорит она и показывает на него, потом на живот. – Padre.