Второй взгляд

— Илай сказал: вы доктор.

— Мистер Томпсон… — Она говорила мягко и вежливо, но в ее голосе чувствовались стальные нотки, которые напомнили ему о Лили с ее бунтарским нравом. — При всем уважении к вам хочу напомнить: скорее всего, в скором времени выяснится, что никаких родственных связей между нами не существует, и мы уйдем отсюда такими же абсолютно чужими друг другу людьми, как и пришли.

— Миссис Оливер, я не слишком хорошо знал свою дочь и ни разу не видел свою внучку. И я надеюсь — разумеется, в том случае, если мы с вами окажемся не чужими, — что вы позволите мне поближе познакомиться со своими родными.

Неожиданно из лаборатории вышли Илай и Росс, в руках у них были какие-то бумажные листы. По пятам за ними бежал лаборант, брызжущий слюной от ярости:

— Для того чтобы провести этот анализ как следует, нужно больше восьми часов!

— Расслабьтесь, — бросил через плечо Илай и вручил Эзу лист, покрытый загадочными гроздьями чисел, сцепленными попарно, как животные в Ноевом ковчеге.

Эз мог лишь предположить, что все это написано на языке навахо[28]. Скользнув по листу недоуменным взглядом, он кивнул в сторону лаборанта:

— Может, этот парень объяснит нам, что к чему?

— Позвольте мне взглянуть, — протянула руку Мередит.

— Вы не разберетесь…

— Разберется, Эз. Это ее профессия.

— Правда?

Мередит кивнула, не отрывая взгляда от колонки цифр, по которой скользил ее палец.

— Точнее сказать, я занимаюсь генетической диагностикой. Проверяю, здоров ли эмбрион и вырастет ли из него здоровый ребенок.

Когда Эз был мальчишкой, ему казалось, что в дни осеннего и весеннего равноденствия время замирает. Теперь он испытывал такое же чувство: время остановилось, прошлое и настоящее слились воедино.

— Значит, ты генетик, как и твой дедушка, — заметил он и спросил у Илая: — Спенсер Пайк знает, что у него есть внучка?

— Спенсер Пайк? — удивилась Мередит. — Разве он не умер давным-давно?

— Кто тебе сказал? — засмеялся Эз. — Он и не думал умирать.

Мередит повернулась, глаза ее блестели. Росс и Илай потупились, внезапно заинтересовавшись узором на линолеуме. Эз понял: проблема состоит не в том, что́ Росс рассказал Мередит, а в том, о чем он умолчал.



— Я не успел поблагодарить вас за то, что вы привезли Мередит, — сказал Илай.

Они с Россом стояли на крыльце лаборатории, ожидая Мередит. Узнав, что у нее живы дед и прадед, она была так потрясена, что скрылась в уборной и не спешила оттуда выходить. Эз, как всегда невозмутимый, посоветовал дать ей время переварить новость. Сказав, что ему пора на дежурство в карьер, он сел в свой раздолбанный «пейсер» и уехал.

— Честно говоря, я сделал это не ради вас, — усмехнулся Росс.

— Я знаю. Но все равно спасибо.

Илай помахал бланком вокруг разгоряченного лица. Было чертовски жарко. Он надеялся, что Мередит Оливер, кем бы она там ни была, скоро придет в себя. Илай взглянул на Росса — тот, опустившись на корточки, чертил на ступеньках камешком крестики-нолики, длинные волосы упали ему на глаза.

— А еще спасибо за то, что вы вернулись домой, — произнес Илай.

Росс вскинул голову:

— Что, Шелби проела вам печенку? Она обожает драматизировать ситуацию. Я имею в виду, моя записка совершенно не походила на прощальные излияния самоубийцы, и непонятно, почему она…

— Знаете, для женщины, брат которой уже совершал самоубийство, подобная ошибка простительна.

— Выходит, она вам рассказала? — искоса взглянув на Илая, спросил Росс и уселся на ступеньку.

— Да, — кивнул Илай.

Любопытно, на что она похожа, любовь между братом и сестрой? Такая же безоглядная, как материнская? Наверное, по силе и напряженности она все-таки уступает сексуальному притяжению между мужчиной и женщиной. А может быть, и нет… Илай с сожалением посмотрел на свои чистые голубые джинсы, вздохнул и присел на ступеньку рядом с Россом.

— Вы отдаете себе отчет, как сильно она за вас переживает?

— Я вполне в состоянии сам о себе позаботиться.

— Именно этого она и боится, — вздохнул Илай, упираясь локтями в колени. — Того, что вы позаботитесь о себе, разом избавившись от всех проблем. Поверьте, за свою жизнь я повидал немало всякого дерьма. Знаю, какие кошмары творятся порой за закрытыми дверями. Знаю, как жестока бывает жизнь по отношению к некоторым людям. По сравнению с ними вы просто счастливчик.

— Почему вы так решили? Потому что мне выпало счастье вместе с вами рассматривать фотки вскрытого трупа?

— Не надо паясничать. Вам выпало счастье иметь такую сестру, как Шелби. Сестру, которая любит вас, беспокоится за вас. Этого вполне достаточно, чтобы не пытаться свести счеты с жизнью.


Росс покосился на собеседника:

— Вы ее любите?

— Похоже, что так, — кивнул Илай.

— Если она переедет в Берлингтон, вы поедете с ней?

— Почему бы и нет?

— Ну а если в Сиэтл?

Илай задумался и понял, что ответ для него очевиден:

— Конечно поеду.

— Ну а если она переедет туда, куда не так просто добраться?

— В Новую Зеландию, вы хотите сказать? Значит, придется и мне лететь за ней вслед, — усмехнулся Илай. — Когда любишь человека, идешь на все, лишь бы не расставаться.

— Но есть места, куда добраться даже труднее, чем в Новую Зеландию, — не унимался Росс. — Места, куда не летают самолеты и не ходят теплоходы. Места, куда даже на ракете не долетишь. Что, если она уйдет в иной мир, и единственный способ оказаться рядом с ней — пустить себе пулю в лоб, затянуть петлю вокруг собственной шеи или плотно закрыть двери гаража, сесть в машину и включить зажигание? Я пытался покончить с собой, потому что любил и хотел быть рядом со своей любимой. Только поэтому. — Росс резко встал, солнце, которое он заслонял от Илая, ударило тому в глаза и на мгновение ослепило его. — Пойду посмотрю, чего она там застряла, — пробормотал Росс и скрылся в дверях.

Илай опустил голову на колени. Опытный коп, он всегда считал, что самоубийство — это бегство от жизни. О том, что для некоторых людей это единственный способ соединиться со своей любовью, он не задумывался. Он вспомнил Шелби. Какой ужас мелькнул в ее глазах при виде мертвой Сисси Пайк! «Повешенные всегда выглядят так жутко…» — раздался у него в голове голос любимой.

Во рту у Илая пересохло. Он встал, разминая затекшие ноги. Тут из дверей вылетел Росс.

— Мередит куда-то исчезла, — выпалил он.



В автобусе, идущем из Монтпилиера в Комтусук, Мередит развлекалась, наблюдая за пассажирами и придумывая им истории. Мальчишка-подросток дремлет, положив голову на рюкзак. Наверняка сбежал из дома. Мечтает о приключениях, походах в горы, путешествиях по Аппалачской тропе. Старик с длинными седыми усами, в мятом хлопковом костюме, — скорее всего, алхимик, потративший жизнь на то, чтобы научиться делать золото в домашней лаборатории. А нервная молодая женщина с младенцем на руках — на самом деле вовсе не мать этому ребенку. Она похитила его из колыбели и теперь едет в Мэриленд!

Что же касается истории самой Мередит… Руби не ее бабушка. Настоящая бабушка умерла семьдесят лет назад, в 1932 году. Предки Мередит — не выходцы из Акадии и Франции; они коренные американцы. Ее дедушка — отнюдь не безалаберный мальчишка, разбивший сердце Руби и скрывшийся в неизвестном направлении, когда она забеременела. Эта легенда, которую она слышала всю свою жизнь, не имеет ничего общего с реальностью. Ее дедушка — ученый, который многие годы исследовал, каким образом негативные качества передаются из поколения в поколение, и пытался остановить этот процесс.

Вот уж действительно, яблоко от яблони недалеко падает.

Мередит вышла на автостанции в Комтусуке и направилась к дому Шелби, полная решимости расспросить ее обо всем. И та рассказала… О жутких евгенических экспериментах Спенсера Пайка, от которых пострадало немало местных жителей. О том, что ныне Пайк жив, хотя и не слишком здоров и находится в доме престарелых в десяти милях отсюда. Она не сочла нужным скрывать подробности, которые сознательно утаил Росс. От нее Мередит узнала о зверском убийстве Сисси Пайк, исчезновении Серого Волка и о признании Эза Томпсона, сделанном неделю назад. Поняла, почему абенаки столь яростно воспротивились застройке участка, где стоял дом Пайков. Дело тут не только в старых могилах, пояснила Шелби. Индейцы пытались вернуть то, что было утрачено безвозвратно.

Как-то раз на прием к Мередит пришла убитая горем супружеская пара. Они умоляли помочь им зачать ребенка, непременно девочку. У супругов было трое сыновей, но маленькая дочь недавно скончалась от синдрома внезапной детской смерти. Никаких препятствий, мешавших им зачать ребенка без помощи медицины, не было, но паре требовались гарантии того, что родится девочка.

Мередит отказалась с ними работать. Не потому, что они просили о невозможном. Она понимала, что результат в любом случае не удовлетворит их. Им нужна была точная копия умершего ребенка. Но наука не способна творить подобные чудеса.

Пока не способна.

Интересно, как в этом случае поступил бы ее дед? Наука находится во власти людей, которые ее творят. Мередит вспомнился разговор с Россом в «Старбаксе». При всех неоспоримых благах, которые принесли людям генетическая диагностика и заместительная терапия, необходимо провести границы — и границы эти переходить нельзя. Пока что их не существует; ни правительства, ни религиозные организации не берут на себя ответственность определять, какие свойства необходимо сохранить в геноме человека, а от каких лучше избавиться. Определить это предстоит ученым. Таким ученым, как Мередит… или как Спенсер Пайк?

Шелби одолжила ей свою машину и объяснила, как добраться до дома престарелых. Несколько минут езды — и она будет там. Если Пайк жив, странно, что у него не взяли кровь для генетического анализа, — сравнивать ДНК деда и внучки намного проще, чем прадеда и правнучки. Наверное, Росс и его приятель-детектив хотели, чтобы она познакомилась с Эзом Томпсоном, человеком, пошедшим на жертву ради встречи со своей дочерью. Или же никому не хотелось лишний раз встречаться со Спенсером Пайком, принесшим в этот мир столько зла.

Вот и дом престарелых — просторное здание в колониальном стиле, окруженное парком с дубовыми аллеями и вымощенными кирпичом дорожками. Мередит поднялась на крыльцо и вошла в холл. Несмотря на жизнерадостный декор и льющийся сквозь окна солнечный свет, помещение насквозь пропиталось удушливым запахом, который, казалось, проникал во все щели. То был запах не смерти, а тоски — едкий и сладковатый одновременно. Мередит догадывалась, что ее одежда пропитается им насквозь и даже после нескольких стирок он не исчезнет окончательно.

Медсестра со стетоскопом на шее, сидевшая за стойкой, подняла голову:

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Да, я хотела бы увидеть одного из ваших пациентов.

— Кого именно?

— Спенсера Пайка.

Медсестра слегка сдвинула брови:

— Сегодня он чувствует себя не лучшим образом.

— Но я… я его близкая родственница, — выдавила Мередит.

Медсестра кивнула, протянула Мередит пропуск, который нужно было прикрепить к блузке, и объяснила, как пройти в комнату Спенсера Пайка. В коридоре тянулся ряд одинаковых дверей, на каждой висела табличка с именем подопечного, в окружении разноцветных жизнерадостных наклеек. Напоминает детский сад, подумала Мередит. В этот момент она была рада, что мать ее умерла, не дожив до поры старческой дряхлости. Найдя нужную дверь, Мередит бесшумно отворила ее и вошла.

Свет в комнате был выключен, шторы задернуты. В сумраке Мередит различала лишь бесформенные очертания. Где-то слева пыхтел аппарат искусственной вентиляции легких. На цыпочках обойдя кровать, Мередит подошла к окну и чуть приоткрыла шторы.

Спенсер Пайк лежал на боку, беспомощный и безволосый, как эмбрион. Под укрывавшей его белой простыней угадывались позвонки тощей спины. Мередит шагнула ближе. Она ожидала, что ее охватит вспышка ненависти, а может, напротив, в душе проснется подобие родственного чувства. Но, глядя на Пайка, она не ощущала ровным счетом ничего. Этот человек был ей совершенно чужим.

Семью создают не кровь, не гены, не свойства, которые они передают. Семью создает любовь. Пример тому — Мередит, ее мать и Руби. Тот, кто не способен на любовь, обречен, как Спенсер Пайк, умирать в одиночестве.

Не пробуждаясь от своего наркотического сна, он повернулся на другой бок, и при этом одна из многочисленных пластиковых трубок, соединенных с его телом, петлей захлестнулась вокруг шеи.