Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1927
  
«ЛЕНИН С НАМИ!»
 
 
 
Бывают события:
 
случатся раз,
 
из сердца
 
высекут фразу.
 
И годы
 
не выдумать
 
лучших фраз,
 
чем сказанная
 
сразу.
 
Таков
 
и в Питер
 
ленинский въезд
 
на башне
 
броневика.
 
С тех пор
 
слова
 
и восторг мой
 
не ест
 
ни день,
 
ни год,
 
ни века.
 
Все так же
 
вскипают
 
от этой даты
 
души
 
фабрик и хат.
 
И я
 
привожу вам
 
просто цитаты
 
из сердца
 
и из стиха.
 
Февральское пламя
 
померкло быстро,
 
в речах
 
утопили
 
радость февральскую,
 
Десять
 
министров-капиталистов
 
уже
 
на буржуев
 
смотрят с ласкою.
 
Купался
 
Керенский
 
в своей победе,
 
задав
 
революции
 
адвокатский тон.
 
Но вот
 
пошло по заводу:
 
— Едет!
 
Едет!
 
— Кто едет?
 
— Он!
 
"И в город,
 
уже
 
заплывающий салом,
 
вдруг оттуда,
 
из-за Невы,
 
с Финляндского вокзала
 
по Выборгской
 
загрохотал броневик",
 
Была
 
простая
 
машина эта,
 
как многие,
 
шла над Невою.
 
Прошла,
 
а нынче
 
по целому свету
 
дыханье ее
 
броневое.
 
"И снова
 
ветер,
 
свежий и крепкий,
 
валы
 
революции
 
поднял в пене.
 
Литейный
 
залили
 
блузы и кепки.
 
— Ленин с нами!
 
Да здравствует Ленин!"
 
И с этих дней
 
везде
 
и во всем
 
имя Ленина
 
с нами.
 
Мы
 
будем нести,
 
несли
 
и несем —
 
его,
 
Ильичево, знамя.
 
" — Товарищи! —
 
и над головою
 
первых сотен
 
вперед
 
ведущую
 
руку выставил.
 
— Сбросим
 
эсдечества
 
обветшавшие лохмотья!
 
Долой
 
власть
 
соглашателей и капиталистов!"
 
Тогда
 
рабочий,
 
впервые спрошенный,
 
еще нестройно
 
отвечал:
 
— Готов! —
 
А сегодня
 
буржуй
 
распластан, сброшенный,
 
и нашей власти —
 
десять годов.
 
" — Мы —
 
голос
 
воли низа,
 
рабочего низа
 
всего света.
 
Да здравствует
 
партия,
 
строящая коммунизм!
 
Да здравствует
 
восстание
 
за власть Советов!"
 
Слова эти
 
слушали
 
пушки мордастые,
 
и щерился
 
белый,
 
штыками блестя.
 
А нынче
 
Советы и партия
 
здравствуют
 
в союзе
 
с сотней миллионов крестьян.
 
"Впервые
 
перед толпой обалделой,
 
здесь же,
 
перед тобою,
 
близ —
 
встало,
 
как простое
 
делаемое дело,
 
недосягаемое слово
 
— «социализм».
 
А нынче
 
в упряжку
 
взяты частники.
 
Коопов
 
стосортных
 
сети вьем,
 
показываем
 
ежедневно
 
в новом участке
 
социализм
 
живьем.
 
"Здесь же,
 
из-за заводов гудящих,
 
сияя горизонтом
 
во весь свод,
 
встала
 
завтрашняя
 
коммуна трудящихся —
 
без буржуев,
 
без пролетариев,
 
без рабов и господ".
 
Коммуна —
 
еще
 
не дело дней,
 
и мы
 
еще
 
в окружении врагов,
 
но мы
 
прошли
 
по дороге к ней
 
десять
 
самых трудных шагов.
 
 
1927
   
ВЕСНА
 
 
 
В газетах
 
пишут
 
какие-то дяди,
 
что начал
 
любовно
 
постукивать дятел.
 
Скоро
 
вид Москвы
 
скопируют с Ниццы,
 
цветы создадут
 
по весенним велениям.
 
Пишут,
 
что уже
 
синицы
 
оглядывают гнезда
 
с любовным вожделением,
 
Газеты пишут:
 
дни горячей,
 
налетели
 
отряды
 
передовых грачей.
 
И замечает
 
естествоиспытательское око,
 
что в березах
 
какая-то
 
циркуляция соков.
 
А по-моему —
 
дело мрачное:
 
начинается
 
горячка дачная.
 
Плюнь,
 
если рассказывает
 
какой-нибудь шут,
 
как дачные вечера
 
милы,
 
тихи.
 
Опишу
 
хотя б,
 
как на даче
 
выделываю стихи.
 
Не растрачивая энергию
 
средь ерундовых трат,
 
решаю твердо
 
писать с утра.
 
Но две девицы,
 
и тощи
 
и рябы,
 
заставили идти
 
искать грибы.
 
Хожу в лесу-с,
 
на каждой колючке
 
распинаюсь, как Иисус.
 
Устав до того,
 
что не ступишь на ноги,
 
принес сыроежку
 
и две поганки.
 
Принесши трофей,
 
еле отделываюсь
 
от упомянутых фей.
 
С бумажкой
 
лежу на траве я,
 
и строфы
 
спускаются,
 
рифмами вея.
 
Только
 
над рифмами стал сопеть,
 
и —
 
меня переезжает
 
кто-то
 
на велосипеде.
 
С балкона,
 
куда уселся, мыча,
 
сбежал
 
вовнутрь
 
от футбольного мяча.
 
Полторы строки намарал —
 
и пошел
 
ловить комара.
 
Опрокинув чернильницу,
 
задув свечу,
 
подымаюсь,
 
прыгаю,
 
чуть не лечу.
 
Поймал,
 
и при свете
 
мерцающих планет
 
рассматриваю —
 
хвост малярийный
 
или нет?
 
Уселся,
 
но слово
 
замерло в горле.
 
На кухне крик:
 
— Самовар сперли! —
 
Адамом,
 
во всей первородной красе,
 
бегу
 
за жуликами
 
по василькам и росе.
 
Отступаю
 
от пары
 
бродячих дворняжек,
 
заинтересованных
 
видом
 
юных ляжек.
 
Сел
 
в меланхолии.
 
В голову
 
ни строчки
 
не лезет более.
 
Два,
 
Ложусь в идиллии.
 
К трем часам —
 
уснул едва,
 
а четверть четвертого
 
уже разбудили.
 
На луже,
 
зажатой
 
берегам в бока,
 
орет
 
целуемая
 
лодочникова дочка…
 
"Славное море —
 
священный Байкал,
 
Славный корабль —
 
омулевая бочка".