Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Часть 111 из 192 Информация о книге
1927
  РАЗМЫШЛЕНИЯ О МОЛЧАНОВЕ ИВАНЕ И О ПОЭЗИИ
   Я взял газету
 и лег на диван.
 Читаю:
 "Скучает
 Молчанов Иван".
 Не скрою, Ванечка!
 скушно и нам.
 И ваши стишонки —
 скуки вина.
 Десятый Октябрь
 у всех на носу,
 а вы
 ухватились
 за чью-то косу.
 Любите
 и Машу
 и косы ейные.
 Это
 ваше
 дело семейное.
 Но что нам за толк
 от вашей
 от бабы?!
 Получше
 стишки
 писали хотя бы.
 Но плох ваш роман.
 И стих неказист.
 Вот так
 любил бы
 любой гимназист.
 Вы нам обещаете,
 скушный Ваня,
 на случай нужды
 пойти, барабаня.
 Де, будет
 туман.
 И отверзнете рот,
 на весь
 на туман
 заорете:
 — Вперед! —
 Де,
 — выше взвивайте
 красное знамя!
 Вперед, переплетчики,
 а я —
 за вами. —
 Орать
 «Караул!»,
 попавши в туман?
 На это
 не надо
 большого ума.
 Сегодняшний
 день
 возвеличить вам ли,
 в хвосте
 у событий
 о девушках мямля?!
 Поэт
 настоящий
 вздувает
 заранее
 из искры
 неясной —
 ясное знание.
 
 
1927
  БЕЗ РУЛЯ И БЕЗ ВЕТРИЛ
   На эфирном океане,
 там,
 где тучи борода,
 громко плавает в тумане
 радио-белиберда.
 Утро.
 На столике стоит труба.
 И вдруг
 как будто
 трубу прорвало
 в перепонку
 в барабанную
 забубнила, груба:
 "Алло!
 Алло!!
 Алло!!!
 Алло!!!!"
 А затем —
 тенорок
 (держись, начинается!):
 "Товарищи,
 слушайте
 очередной урок,
 Как сохранить
 и полировать яйца".
 Задумался,
 заволновался,
 бросил кровать,
 в мозгах
 темно,
 как на дне штолен.
 — К чему ж мне
 яйца полировать?
 К пасхе,
 што ли?! —
 Настраиваю
 приемник
 на новый лад.
 Не захочет ли
 новая волна порадовать?
 А из трубы —
 замогильный доклад,
 какая-то
 ведомственная
 чушь аппаратова.
 Докладец
 полтора часа прослушав,
 стал упадочником
 и затосковал.
 И вдруг…
 встрепенулись
 восторженные уши:
 "Алло!
 Последние новости!
 Москва".
 Но тотчас
 в уши
 писк и фырк.
 Звуки заскакали,
 заиграли в прятки —
 это
 широковещательная Уфы
 дует
 в хвост
 широковещательную Вятки.
 Наконец
 из терпения
 вывели и меня.
 Трубку
 душу,
 за горло взявши,
 а на меня
 посыпались имена:
 Зины,
 Егоры,
 Миши,
 Лели,
 Яши!
 День
 промучившись
 в этом роде,
 ложусь,
 а радио
 бубнит под одеяло:
 "Во саду аль в огороде
 девица гуляла".
 Не заснешь,
 хоть так ложись,
 хоть иначе.
 С громом
 во всем теле
 крою
 дедушку радиопередачи
 и бабушку
 радиопочтелей.
 Дремлют штаты в склепах зданий.
 Им не радость,
 не печаль
 им
 в грядущем нет желаний
 им…
 — семь с половиной миллионов! —
 не жаль!
 
 
  ЕКАТЕРИНБУРГ — СВЕРДЛОВСК
    Из снегового,
 слепящего лоска,
 из перепутанных
 сучьев
 и хвои —
 встает
 внезапно
 домами Свердловска
 новый город:
 работник и воин.
 Под Екатеринбургом
 рыли каратики,
 вгрызались
 в мерзлые
 породы и руды —
 чтоб на грудях
 коронованной Катьки
 переливались
 изумруды.
 У штолен
 в боках
 корпели,
 пока —
 Октябрь
 из шахт
 на улицы ринул,
 и…
 разослала
 октябрьская ломка
 к чертям
 орлов Екатерины
 и к богу —
 Екатерины
 потомка.
 И грабя
 и испепеляя,
 орда растакая-то
 прошла
 по городу,
 войну волоча.
 Порол Пепеляев.
 Свирепствовал Гайда.
 Орлом
 клевался
 верховный Колчак.
 Потухло
 знамен
 и пожаров пламя,
 и лишь,
 от него
 как будто ожог,
 сегодня
 горит —
 временам на память —
 в свердловском небе
 красный флажок.
 Под ним
 с простора
 от снега светлого
 встает
 новорожденный
 город Свердлова.
 Полунебоскребы
 лесами поднял,
 чтоб в электричестве
 мыть вечера,
 а рядом —
 гриб,
 дыра,
 преисподняя,
 как будто
 у города
 нету
 «сегодня»,
 а только —
 «завтра»
 и «вчера».
 В санях
 промежду
 бирж и трестов
 свисти
 во весь
 широченный проспект.
 И…
 заколдованное место:
 вдруг
 проспект
 обрывает разбег.
 Просыпали
 в ночь
 расчернее могилы
 звезды-табачишко
 из неба кисета.
 И грудью
 топок
 дышут Тагилы,
 да трубки
 заводов
 курят в Исети.
 У этого
 города
 нету традиций,
 бульвара,
 дворца,
 фонтана и неги.
 У нас
 на глазах
 городище родится
 из воли
 Урала,
 труда
 и энергии!
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница