Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1928
  
СЕКРЕТ МОЛОДОСТИ
 
 
 
Нет,
 
не те «молодежь»,
 
кто, забившись
 
в лужайку да в лодку,
 
начинает
 
под визг и галдеж
 
прополаскивать
 
водкой
 
глотку.
 
Нет,
 
не те «молодежь»,
 
кто весной
 
ночами хорошими,
 
раскривлявшись
 
модой одеж,
 
подметают
 
бульвары
 
клешами.
 
Нет,
 
не те «молодежь»,
 
кто восхода
 
жизни зарево,
 
услыхав в крови
 
зудеж,
 
на романы
 
разбазаривает.
 
Разве
 
это молодость?
 
Нет!
 
Мало
 
быть
 
восемнадцати лет.
 
Молодые —
 
это те,
 
кто бойцовым
 
рядам поределым
 
скажет
 
именем
 
всех детей:
 
«Мы
 
земную жизнь переделаем!»
 
Молодежь —
 
это имя —
 
дар тем,
 
кто влит в боевой КИМ,
 
тем,
 
кто бьется,
 
чтоб дни труда
 
были радостны
 
и легки!
 
 
1928
  
ГАЛОПЩИК ПО ПИСАТЕЛЯМ
 
 
 
Тальников
 
в «Красной нови»
 
про меня
 
пишет
 
задорно и храбро,
 
что лиру
 
я
 
на агит променял,
 
перо
 
променял на швабру.
 
Что я
 
по Европам
 
болтался зря,
 
в стихах
 
ни вздохи, ни ахи,
 
а только
 
грублю,
 
случайно узря
 
Шаляпина
 
или монахинь.
 
Растет добродушие
 
с ростом бород.
 
Чего
 
обижать
 
маленького?!
 
Хочу не ругаться,
 
а, наоборот,
 
понять
 
и простить Тальникова.
 
Вы молоды, верно,
 
сужу по мазкам,
 
такой
 
резвун-шалунишка.
 
Уроки
 
сдаете
 
приятным баском
 
и любите
 
с бонной,
 
на радость мозгам,
 
гулять
 
в коротких штанишках.
 
Чему вас учат,
 
милый барчук, —
 
я
 
вас
 
расспросить хочу.
 
Успела ли
 
бонна
 
вам рассказать
 
(про это —
 
и песни поются) —
 
вы знаете,
 
10 лет назад
 
у нас
 
была
 
революция.
 
Лиры
 
крыл
 
пулемет-обормот,
 
и, взяв
 
лирические манатки,
 
сбежал Северянин,
 
сбежал Бальмонт
 
и прочие
 
фабриканты патоки.
 
В Европе
 
у них
 
ни агиток, ни швабр —
 
чиста
 
ажурная строчка без шва.
 
Одни —
 
хореи да ямбы,
 
туда бы,
 
к ним бы,
 
да вам бы.
 
Оставшихся
 
жала
 
белая рать
 
и с севера
 
и с юга.
 
Нам
 
требовалось переорать
 
и вьюги,
 
и пушки,
 
и ругань!
 
Их стих,
 
как девица,
 
читай на диване,
 
как сахар
 
за чаем с блюдца, —
 
а мы
 
писали
 
против плеваний,
 
ведь, сволочи —
 
все плюются.
 
Отбившись,
 
мы ездим
 
по странам по всем,
 
которые
 
в картах наляпаны,
 
туда,
 
где пасутся
 
долларным посевом
 
любимые вами —
 
Шаляпины.
 
Не для романсов,
 
не для баллад
 
бросаем
 
свои якоря мы —
 
лощеным ушам
 
наш стих грубоват
 
и рифмы
 
будут корявыми.
 
Не лезем
 
мы
 
по музеям,
 
на колизеи глазея.
 
Мой лозунг —
 
одну разглазей-ка
 
к революции лазейку…
 
Теперь
 
для меня
 
равнодушная честь,
 
что чудные
 
рифмы рожу я.
 
Мне
 
как бы
 
только
 
почище уесть,
 
уесть покрупнее буржуя.
 
Поэту,
 
по-моему,
 
слабый плюс торчать
 
у веков на выкате.
 
Прощайте, Тальников,
 
я тороплюсь,
 
а вы
 
без меня чирикайте.
 
С поэта
 
и на поэта
 
в галоп скачите,
 
сшибайтесь лоб о лоб.
 
Но
 
скидывайте галоши,
 
скача
 
по стихам, как лошадь.
 
А так скакать —
 
неопрятно:
 
от вас
 
по журналам…
 
пятна.
 
 
1928
   
ИДИЛЛИЯ
 
 
 
Революция окончилась.
 
Житье чини.
 
Ручейковою
 
журчи водицей.
 
И пошел
 
советский мещанин
 
успокаиваться
 
и обзаводиться.
 
Белые
 
обои
 
кари —
 
в крапе мух
 
и в пленке пыли,
 
а на копоти
 
и гари
 
Гаррей
 
Пилей
 
прикрепили.
 
Спелой
 
дыней
 
лампа свисла,
 
светом
 
ласковым
 
упав.
 
Пахнет липким,
 
пахнет кислым
 
от пеленок
 
и супов.
 
Тесно править
 
варку,
 
стирку,
 
третее
 
дитё родив.
 
Вот
 
ужо
 
сулил квартирку
 
в центре
 
кооператив.
 
С папой
 
«Ниву»
 
смотрят детки,
 
в «Красной ниве» —
 
нету терний.
 
«Это, дети, —
 
Клара Цеткин,
 
тетя эта
 
в Коминтерне».
 
Впились глазки,
 
снимки выев,
 
смотрят —
 
с час
 
журналом вея.
 
Спрашивает
 
папу
 
Фия:
 
«Клара Цеткин —
 
это фея?»
 
Братец Павлик
 
фыркнул:
 
«Фи, как
 
немарксична эта Фийка!
 
Политрук
 
сказал же ей —
 
аннулировали фей».
 
Самовар
 
кипит со свистом,
 
граммофон
 
визжит романс,
 
два
 
знакомых коммуниста
 
подошли
 
на преферанс.
 
«Пизырь коки…
 
черви…
 
масти…»
 
Ритуал
 
свершен сполна…
 
Смотрят
 
с полочки
 
на счастье три
 
фарфоровых слона.
 
Обеспечен
 
сном
 
и кормом,
 
вьет
 
очаг
 
семейный дым…
 
И доволен
 
сам
 
домкомом,
 
и домком
 
доволен им.
 
Революция не кончилась.
 
Домашнее
 
мычанье
 
покрывает
 
приближающейся битвы гул…
 
В трубы
 
в самоварные
 
господа мещане
 
встречу
 
выдувают
 
прущему врагу.