Стихотворения. Поэмы. Пьесы

1928
  
СТОЛП
 
 
 
Товарищ Попов
 
чуть-чуть не от плуга.
 
Чуть
 
не от станка
 
и сохи.
 
Он —
 
даже партиец.
 
но он
 
перепуган,
 
брюзжит
 
баритоном сухим:
 
«Раскроешь газетину —
 
в критике вся,
 
любая
 
колеблется
 
глыба.
 
Кроют.
 
Кого?
 
Аж волосья
 
встают
 
от фамилий
 
дыбом.
 
Ведь это —
 
подрыв,
 
подкоп ведь это…
 
Критику
 
осторожненько
 
должно вести.
 
А эти
 
критикуют,
 
не щадя авторитета,
 
ни чина,
 
ни стажа,
 
ни должности.
 
Критика
 
снизу —
 
это яд.
 
Сверху —
 
вот это лекарство!
 
Ну, можно ль
 
позволить
 
низам,
 
подряд,
 
всем! —
 
заниматься критиканством?!
 
О мерзостях
 
наших
 
трубим и поем.
 
Иди
 
и в газетах срамись я!
 
Ну, я ошибся…
 
Так в тресте ж,
 
в моем,
 
имеется
 
ревизионная комиссия.
 
Ведь можно ж,
 
не задевая столпов,
 
в кругу
 
своих,
 
братишек, —
 
вызвать,
 
сказать:
 
— Товарищ Попов,
 
орудуй…
 
тово…
 
потише… —
 
Пристали
 
до тошноты,
 
до рвот…
 
Обмазывают
 
кистью густою.
 
Товарищи,
 
ведь это же ж
 
подорвет
 
государственные устои!
 
Кого критикуют? —
 
вопит, возомня,
 
аж голос
 
визжит
 
тенорком. —
 
Вчера —
 
Иванова,
 
сегодня —
 
меня,
 
а завтра —
 
Совнарком!»
 
Товарищ Попов,
 
оставьте скулеж.
 
Болтовня о подрывах —
 
ложь!
 
Мы всех зовем,
 
чтоб в лоб,
 
а не пятясь,
 
критика
 
дрянь
 
косила.
 
И это
 
лучшее из доказательств
 
нашей
 
чистоты и силы.
 
 
1928
  
ПОДЛИЗА
 
 
 
Этот сорт народа —
 
тих
 
и бесформен,
 
словно студень, —
 
очень многие
 
из них
 
в наши
 
дни
 
выходят в люди.
 
Худ умом
 
и телом чахл
 
Петр Иванович Болдашкин.
 
В возмутительных прыщах
 
зря
 
краснеет
 
на плечах
 
не башка —
 
а набалдашник.
 
Этот
 
фрукт
 
теперь согрет
 
солнцем
 
нежного начальства.
 
Где причина?
 
В чем секрет?
 
Я
 
задумываюсь часто.
 
Жизнь
 
его
 
идет на лад;
 
на него
 
не брошу тень я.
 
Клад его —
 
его талант:
 
нежный
 
способ
 
обхожденья.
 
Лижет ногу,
 
лижет руку,
 
лижет в пояс,
 
лижет ниже, —
 
как кутенок
 
лижет
 
суку,
 
как котенок
 
кошку лижет.
 
А язык?!
 
На метров тридцать
 
догонять
 
начальство
 
вылез —
 
мыльный весь,
 
аж может
 
бриться,
 
даже
 
кисточкой не мылясь.
 
Все похвалит,
 
впавши
 
в раж,
 
что
 
фантазия позволит —
 
ваш катар,
 
и чин,
 
и стаж,
 
вашу доблесть
 
и мозоли.
 
И ему
 
пошли
 
чины,
 
на него
 
в быту
 
равненье.
 
Где-то
 
будто
 
вручены
 
чуть ли не —
 
бразды правленья.
 
Раз уже
 
в руках вожжа,
 
всех
 
сведя
 
к подливным взглядам,
 
расслюнявит:
 
«Уважать,
 
уважать
 
начальство
 
надо…»
 
Мы
 
глядим,
 
уныло ахая,
 
как растет
 
от ихней братии
 
архи-разиерархия
 
в издевательстве
 
над демократией.
 
Вея шваброй
 
верхом,
 
низом,
 
сместь бы
 
всех,
 
кто поддались,
 
всех,
 
радеющих подлизам,
 
всех
 
радетельских
 
подлиз.
 
 
1928
   
СПЛЕТНИК
 
 
 
Петр Иванович Сорокин
 
в страсти —
 
холоден, как лед.
 
Все ему
 
чужды пороки:
 
и не курит
 
и не пьет.
 
Лишь одна
 
любовь
 
рекой
 
залила
 
и в бездну клонит —
 
любит
 
этакой серьгой
 
повисеть на телефоне.
 
Фарширован
 
сплетен
 
кормом,
 
он
 
вприпрыжку,
 
как коза,
 
к первым
 
вспомненным
 
знакомым
 
мчится
 
новость рассказать.
 
Задыхаясь
 
и сипя,
 
добредя
 
до вашей
 
дали,
 
он
 
прибавит от себя
 
пуд
 
пикантнейших деталей.
 
«Ну… —
 
начнет,
 
пожавши руки, —
 
обхохочете живот,
 
Александр
 
Петрович
 
Брюкин —
 
с секретаршею живет.
 
А Иван Иваныч Тестов —
 
первый
 
в тресте
 
инженер —
 
из годичного отъезда
 
возвращается к жене.
 
А у той,
 
простите,
 
скоро —
 
прибавленье!
 
Быть возне!
 
Кстати,
 
вот что —
 
целый город
 
говорит,
 
что раз
 
во сне…»
 
Скрыл
 
губу
 
ладоней ком,
 
стал
 
от страха остролицым.
 
«Новость:
 
предъявил…
 
губком…
 
ультиматум
 
австралийцам».
 
Прослюнявив новость
 
вкупе
 
с новостишкой
 
странной
 
с этой,
 
быстро
 
всем
 
доложит —
 
в супе
 
что
 
варилось у соседа,
 
кто
 
и что
 
отправил в рот,
 
нет ли,
 
есть ли
 
хахаль новый,
 
и из чьих
 
таких
 
щедрот новый
 
сак
 
у Ивановой.
 
Когда
 
у такого
 
спросим мы
 
желание
 
самое важное —
 
он скажет:
 
«Желаю,
 
чтоб был
 
мир огромной
 
замочной скважиной.
 
Чтоб, в скважину
 
в эту
 
влезши на треть,
 
слюну
 
подбирая еле,
 
смотреть
 
без конца,
 
без края смотреть —
 
в чужие
 
дела и постели».