Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Гавана, 5 июля 1925 г.
  
СИФИЛИС
 
 
 
Пароход подошел,
 
завыл,
 
погудел —
 
и скован,
 
как каторжник беглый.
 
На палубе
 
700 человек людей,
 
остальные —
 
негры.
 
Подплыл
 
катерок
 
с одного бочка.
 
Вбежав
 
по лесенке хромой,
 
осматривал
 
врач в роговых очках:
 
«Которые с трахомой?»
 
Припудрив прыщи
 
и наружность вымыв,
 
с кокетством себя волоча,
 
первый класс
 
дефилировал
 
мимо
 
улыбавшегося врача.
 
Дым
 
голубой
 
из двустволки ноздрей
 
колечком
 
единым
 
свив,
 
первым
 
шел
 
в алмазной заре
 
свиной король —
 
Свифт.
 
Трубка
 
воняет,
 
в метр длиной.
 
Попробуй к такому —
 
полезь!
 
Под шелком кальсон,
 
под батистом-лино,
 
поди,
 
разбери болезнь.
 
"Остров,
 
дай
 
воздержанья зарок!
 
Остановить велите!"
 
Но взял
 
капитан
 
под козырек
 
и спущен Свифт —
 
сифилитик.
 
За первым классом
 
шел второй.
 
Исследуя
 
этот класс,
 
врач
 
удивлялся,
 
что ноздри с дырой, —
 
лез
 
и в ухо
 
и в глаз.
 
Врач смотрел,
 
губу своротив,
 
нос
 
под очками
 
взморща.
 
Врач
 
троих
 
послал в карантин
 
из
 
второклассного сборища.
 
За вторым
 
надвигался
 
третий класс,
 
черный от негритья.
 
Врач посмотрел:
 
четвертый час,
 
время коктейлей
 
питья.
 
— Гоните обратно
 
трюму в щель!
 
Больные —
 
видно и так.
 
Грязный вид…
 
И вообще —
 
оспа не привита. —
 
У негра
 
виски
 
ревмя ревут.
 
Валяется
 
в трюме
 
Том.
 
Назавтра
 
Тому
 
оспу привьют —
 
и Том
 
возвратится в дом.
 
На берегу
 
у Тома
 
жена.
 
Волоса
 
густые, как нефть.
 
И кожа ее
 
черна и жирна,
 
как вакса
 
«Черный лев».
 
Пока
 
по работам
 
Том болтается,
 
— у Кубы
 
губа не дура —
 
жену его
 
прогнали с плантаций
 
за неотработку
 
натурой.
 
Луна
 
в океан
 
накидала монет,
 
хоть сбросься,
 
вбежав на насыпь!
 
Недели
 
ни хлеба,
 
ни мяса нет.
 
Недели —
 
одни ананасы.
 
Опять
 
пароход
 
привинтило винтом.
 
Следующий —
 
через недели!
 
Как дождаться
 
с голодным ртом?
 
— Забыл,
 
разлюбил,
 
забросил Том!
 
С белой
 
рогожу
 
делит! —
 
Не заработать ей
 
и не скрасть.
 
Везде
 
полисмены под зонтиком.
 
А мистеру Свифту
 
последнюю страсть
 
раздула
 
эта экзотика.
 
Потело
 
тело
 
под бельецом
 
от черненького мясца.
 
Он тыкал
 
доллары
 
в руку, в лицо,
 
в голодные месяца.
 
Схватились —
 
желудок,
 
пустой давно,
 
и верности тяжеловес.
 
Она
 
решила отчетливо:
 
«No!», —
 
и глухо сказала:
 
«Yes!»
 
Уже
 
на дверь
 
плечом напирал
 
подгнивший мистер Свифт.
 
Его
 
и ее
 
наверх
 
в номера
 
взвинтил
 
услужливый лифт.
 
Явился
 
Том
 
через два денька.
 
Неделю
 
спал без просыпа.
 
И рад был,
 
что есть
 
и хлеб,
 
и деньга
 
и что не будет оспы.
 
Но день пришел,
 
и у кож
 
в темноте
 
узор непонятный впеплен.
 
И дети
 
у матери в животе
 
онемевали
 
и слепли.
 
Суставы ломая
 
день ото дня,
 
года календарные вылистаны,
 
и кто-то
 
у тел
 
половину отнял
 
и вытянул руки
 
для милостыни.
 
Внимание
 
к негру
 
стало особое.
 
Когда
 
собиралась паства,
 
морали
 
наглядное это пособие
 
показывал
 
постный пастор:
 
"Карает бог
 
и его
 
и ее
 
за то, что
 
водила гостей!"
 
И слазило
 
черного мяса гнилье
 
с гнилых
 
негритянских костей.
 
В политику
 
этим
 
не думал ввязаться я.
 
А так —
 
срисовал для видика.
 
Одни говорят —
 
«цивилизация»,
 
другие —
 
«колониальная политика».