Мафиози и его мальчик (СИ)
Уже ближе к концу апреля Хрюня растолкал его незадолго до рассвета, и когда Яр кое-как продрал глаза, спросил:
- Ты посылки-то будешь получать?
Яр тупо смотрел на него.
- Если тебе не надо, отдай мне.
- Какие к чёрту… - произнёс он хриплым спросонья голосом и замолчал, услышав, как начинает ворочаться кто-то из пацанов.
Сева тоже зыркнул туда и снова посмотрел на него:
- После завтрака пойдём.
Спорить Яр не стал.
Посылки вторгались в происходящее каким-то сюрреалистическим разломом в мироздании. Их не было, когда жизнь в тюрьме ещё можно было терпеть, и не могло быть сейчас – и тем не менее, точно так же подобравшись сбоку к ларьку, Яр обнаружил, что его ждут целых три коробки.
Расплатившись сигаретами, они с Севой потащили их за угол и принялись вскрывать. Яр тупо смотрел на содержимое – чай, крупы. Всё безликое, как и в тот раз, и неожиданно своевременное.
Еда Яра не слишком интересовала. Были тут ещё вещи – какие-то мягкие свитера, которые здесь, в петушином углу, было попросту жалко одевать. А ещё книги, глядя на которые Яр на какое-то время завис:
За Довлатова Яру Андрея захотелось просто убить. Примерно такой же эффект произвёл лежавший рядышком Кафка – их Яр даже Севе не решился тогда подарить, решив пожалеть его мозги. Зато здесь же он увидел своего любимого Лондона, и от одного вида этой книги на сердце стало тепло. Будто отлив отступил окружавший его со всех сторон мрак. Меньший эффект произвёл незнакомый тогда Яру “Побег из Шоушенка”.
Ещё была классика, которую Яр и сам когда-то читал, но с Андреем не ассоциировал никогда. Здесь были Лермонтов и Стивенсон, и, открывая страницы наугад, Яр будто чувствовал, как захлёстывает его солёная, тёплая вода. Тут же лежали какие-то книги, которых Яр вообще не знал.
Еду Яр разделил – отдал Севе пару упаковок сахара и прочей мало значимой для него ерунды. Всё это имело вес как валюта, но Яр не собирался ни с кем торговать.
Книги он спрятал под шконкой, закутав в старую одежду, а один из свитеров одел - и тут же ощутил себя посвежевшим и помолодевшим на десять лет.
На какое-то время ему по-настоящему захотелось жить. Выбраться отсюда и просто обо всём забыть.
Вечером он устроился на своей шконке – Живой почему-то так и не решился его согнать – и принялся читать. Он начал с «Владетеля Баллантрэ», которого, как и многое тут, когда-то читал. Выбрал его потому, что хотел хоть ненадолго ощутить запах бесконечных морских просторов и горькой травы. И едва перелистнув несколько страниц, обнаружил, что что-то падает ему на грудь.
Яр поднял выпавший листок и тупо уставился на него, пытаясь понять, что видит перед собой.
В руках он держал фото. На фото был Андрей – или кто-то, кто был на него очень похож. Серьёзный грустный взгляд делал его старше, скулы заострились, а черты лица потеряли знакомую сладость, но Яра заставило сомневаться не это.
Человек, изображённый на фото, был одет в белую блузку, воланами спускавшуюся вдоль тонких плеч. Рыжевато-золотистые волосы мягкими волнами лежали на плечах. Яр мог бы решить - это сестра Андрея… Но он слишком хорошо знал его самого, чтобы усомниться, что это Андрей.
Яр не почувствовал возбуждения. Только злость, которая подступила разом, а затем медленно стала таять, по мере того, как Яр вглядывался в фото. Каждая линия, изгиб руки, небрежно поднятой перед собой, тонкие пальцы…. всё это будило в теле такую дрожь, которую не могло бы вызвать возбуждение сексуальное. Скорее это походило на то, как по затёкшим, давно потерявшим чувствительность сосудам снова пускают кровь. Яр прикрыл глаза и едва сдержал стон, вызванный этим ощущение жизни, бегущей по венам. Даже так, с закрытыми глазами, он видел, как неестественно изгибается мизинец Андрея, и от вида этой неправильности грудь пронзала боль, смешанная с чувством вины.
А потом всё изменилось в один миг. Будто включили – или, наоборот, выключили – свет в кино.
- Это чё? – услышал он голос неожиданно близко от себя. – Нам-то дашь подрочить?
Яр открыл глаза и увидел Живого и его быков совсем рядом с собой.
- Урод, - тихо сказал он. То ли слишком тихо, то ли слишком привычно, чтобы Живой отреагировал на эти слова.
- Давай-давай, педрил, ставь на вторую коечку. Может, на девку у меня встанет лучше, чем на тебя.
Яр опустил глаза на фото. Всё происходило непривычно медленно – он всегда сначала бил, а потом уже понимал, что бил, но только не в этот раз. Мгновение, когда он смотрел на лицо Андрея, смотревшее на него с фотографии, казалось бесконечным. Яр успел необычайно ясно осознать, что тронуть фото они не решатся всё равно. Что Андрей никогда не узнает об этом и что ему, наверное, всё равно. Андрей теперь смотрел на него с укоризной, и это стало последней каплей керосина, которую для растопки роняют в костёр.
Яр вскочил со шконки и ударил – сначала Живого, потом подоспевшего сбоку быка. Вывернул руку быку и со всей дури впечатал в стену башкой.
Живой ещё раз накинулся на него, и Яр толкнул его в грудь, так что тот сделал назад несколько шагов и едва успел отступить в сторону, чтобы не попасть в парашу ногой.
Сбоку на Яра бросился второй бык – Яр ударил его под дых, затем быстрым движением схватил за пах и, нащупав яйца, крутанул, рванул на себя, заставляя завыть, и тоже уронил.
В хате, наверное, был кто-то ещё – Яр почти не сомневался, что был, но ему было всё равно, даже если бы сейчас на него накинулись всей толпой. Он ударил ещё несколько раз ногой – первого из быков, а затем, подскочив к почти восстановившему равновесие Живому, развернул его к параше лицом и рванул вниз спортивные штаны, оголяя белоснежный зад.
Собственные джинсы Яр бы снять не успел, но ему хотелось напоследок сделать что-то, что Живой запомнил бы навсегда – и он попросту сложил три пальца лодочкой и толкнулся ими в него.
Живой взвыл, Яр почувствовал, как тонкими струйками по пальцам бежит то ли кровь, то ли дерьмо, а потом ошалевшие на секунду быки поднялись на ноги и, выкрутив ему свободную руку, поставили на колени и принялись избивать – сильно, быстро, отработанными годами движениями кулаков, так что Яр уже не смог встать.
========== Часть 76 ==========
Прозрачные капли дождя стекали по стеклу – дождь начался заполночь и продолжался до самого утра, так что Жорику вставать было тяжело – он и так с трудом поднимался раньше девяти утра. А вот Яр не спал уже к семи – для него «дача» была не «дачей», а скорее «деревней». В голове крепко сидела мысль, что надо наколоть дров, натаскать воды и сделать другие, напоминавшие о детстве, дела.
Ему нравилось здесь. После нескольких лет сплошного ада, жары, грохота автоматных очередей, тишина дачи Журавлёва действовала на него умиротворяюще – и если бы не некоторые детали, ему могло бы показаться, что он приехал домой.
Деталь, собственно, была одна. Она, позёвывая и спотыкаясь на каждом шагу, спускалась по лестнице со второго этажа, а наткнувшись взглядом на Яра, замерла. Зевнула, широко раскрыв рот, полный белоснежных зубов, закинула за плечи тонкие руки с едва наметившимися бицепсами, не державшие, похоже, ничего тяжелее тетради и ручки, и вытянулась, выгнулась всем телом, так что у Яра мгновенно свело в паху.
- Ты чё не спишь? – спросила деталь, неторопливо растягивая бока один за другим и глядя на Толкунова одним глазом, серо-голубым.
- Штаны бы надел, - буркнул Яр, опуская взгляд на белоснежные трусы, не сильно скрывавшие утренний стояк.
- Так все свои.
Мальчишка последний раз повёл плечами, повернулся вокруг своей оси, то ли нарочно демонстрируя ещё по-детски округлую, но уже начавшую подтягиваться задницу, то ли попросту пытаясь потянуться сильней, а затем продолжил спускаться вниз.
Сынок Журавлёва Ярослава бесил.
Нет, «бесил» было не совсем то слово, потому что оно подразумевало просто «злил». Просто вызывал неприязнь.