Истерли Холл

Эви смотрела им вслед. Сзади подошла Грейс и обняла ее за талию.

– У тебя два чудесных брата. Оба всегда готовы прийти на помощь, и твой отец тоже. А сейчас больше всего мне хотелось бы съесть испеченный твоей мамой кекс и выпить чаю.

От нее пахло лавандой и землей, но голос ее звучал как-то странно.



Эви возвращалась одна. Саймон вместе с остальными мужчинами отправился в клуб, куда женщины не допускались. Она скучала по нему. Конечно, сидеть с матерью и Грейс и объедаться кексами тоже неплохо, но не сравнить с той радостью, которую она испытывала, когда он был рядом. Мать упрекнула ее:

– Это же мужчины, у них своя жизнь.

На что Эви буркнула:

– А у нас?

Было темно, потому что из-за бегущих по небу облаков луна не освещала землю, но ее глаза уже привыкли к темноте, и ей не пришлось напрягать зрение, когда она добралась до барака, поставила велосипед на место и повесила на него замок. Грейс дала ей записку для миссис Мур, и она проверила, что записка в корзинке. Эви заторопилась по дорожке вдоль стены, окружающей сад, мимо складов с овощами и углового склада с садовыми инструментами, где Роджер тогда напал на нее. Эви инстинктивно взяла правее. Она почти свернула за угол, когда из склада донеслось хихиканье и в ответ послышалось: «Ш-ш, потише». Там Роджер. А с ним Милли? Эви остановилась, чтобы повернуть туда, но в голове у нее эхом раздались слова матери: «Занимайся своим делом». Да, она, в конце концов, сделала все, что могла.

Эви пошла дальше. Из конюшенного двора донесся собачий лай: там резвились таксы. Она посмотрела налево: рядом со стойлом Тинкер стоял мистер Оберон. Он часто приходил туда, но никогда больше не курил. Она торопливо спустилась по ступенькам на кухню. В зале для прислуги было полно людей, раздавался громкий смех горничных и лакеев, танцующих под скрипки Берни и Томаса. Она торопливо пробежала по коридору к комнате миссис Мур и подсунула записку Грейс ей под дверь, после чего вернулась в зал и танцевала вместе со всеми и пела для них. Милли отсутствовала весь вечер.





Глава 15




Лето плавно перешло в осень. Наступил сентябрь, и порей в огороде отца семейства Форбс был готов к деревенской ярмарке. Огороды в благотворительных заведениях Грейс Мэнтон тоже порадовали урожаем. Некоторые овощи были уже проданы на рынке, другие должны отправиться на ярмарку. Решение по этому вопросу предстояло принять мистеру Оберону.

В день открытия ярмарки в зале для собраний было не продохнуть от запаха лука и порея. Когда двери открылись и местных жителей пустили в зал, оказалось, что первое место получил порей, выращенный Грейс. Боб Форбс улыбнулся и пожал ей руку.

– Копка помогла, а? – сказал он.

– И навоз, – ответила Грейс.

Эви внимательно разглядывала и тот и другой порей. Действительно ли тот, который вырастила Грейс, был лучше или мистер Оберон, как всегда, судил предвзято? Непонятно.

На следующей неделе лорд и леди Брамптон вернулись из Лондона вместе с леди Вероникой. Сезон закончился, начиналось время охоты, и на кухне сбились с ног, готовя корзинки с провизией для пикников, мистер Харви опять надел две пары кальсон, а вечерние трапезы были похожи на пиры. Свежий воздух и истребление птиц, должно быть, способствуют аппетиту, бурчала Эви.

В конце сентября они с Саймоном сидели на бочках в бараке. Он крепко прижал ее к себе и покрывал поцелуями ее шею, но она была не в состоянии думать о чем-то другом, кроме отродья Ублюдка Брамптона, как она снова начала называть Оберона.

– По крайней мере мне не приходится сталкиваться с ним и вообще жить под одной крышей теперь, когда он отбыл на свои дурацкие территориальные учения. Он бегает от шахтеров, больше ему ничего не остается, потому что он не может смотреть им в глаза. Как он мог оставить все как есть с жеребьевкой, когда он уже объявил о ее возвращении? Он обещал, Сай.

Он так крепко обнял ее, что она с трудом могла дышать. Саймон сказал:

– Постарайся не волноваться, девочка моя. Это не поможет. Просто думай о своей будущей гостинице и о том, что тебя ждет успех. Тогда всем вам будет хорошо, а это единственное, что имеет значение.

Она покачала головой.

– Тебе тоже должно быть хорошо.

– У меня есть ты, к тому же мне не может быть плохо, пока я в состоянии развлекать гостей пением. И передразнил ее, повторив излюбленную фразу Эви: «Это же самое лучшее в мире».

Она легонько ударила его, отметив, что впервые он упомянул о том, что пение играет важную роль в его жизни. Это удивило ее. Она думала, что он любил свое садоводство. Это нужно запомнить, отметила она про себя.

В октябре они с Грейс продолжали ходить на собрания суфражисток, когда это позволяло расписание охотничьих забав в Истерли Холле. В отсутствие леди Вероники они чувствовали себя гораздо спокойнее. Миссис Мур высказалась так:

– Я так понимаю, леди Брамптон таскает ее с собой по всему графству, когда очередная охота задерживается.

На собраниях они больше не стеснялись вставать и высказывать свое мнение. На последнем из них Эви возражала против очередной кампании насилия, потому что это наносило ущерб репутации женщин. Одна из дам – членов комитета вскочила на ноги:

– Вы просто смешны. Мы должны осуществлять эти акты насилия, чтобы создать невыносимую ситуацию в стране. Это необходимо, так как позволит доказать, что нельзя управлять без согласия управляемых.

Грейс шепотом сказала:

– Она что, словарь проглотила?

На выходе с собраний их по-прежнему ожидал подвыпивший сброд, и снова в них летели яйца и помидоры. То же происходило, когда на выступлениях политиков они прерывали выступавших, забрасывая их вопросами и комментариями.

– Уже хорошо, что это яйца, а не кирпичи, – говорила Грейс, когда они, уезжая с собраний, отчищали платья. Они уже сошлись на том, что будут протестовать, но не разрушать.

К концу октября игры в солдатиков мистера Оберона закончились, и он вернулся на шахту. Что же, вернет он теперь жеребьевку?


– Думаю, мне не стоит ждать, затаив дыхание, – высказалась она, когда зашла к Саймону за пряностями, – чтобы не испустить дух к вечеру.

Жеребьевку не вернули. В четверг мистер Оберон спустился к чаю и, улыбаясь, взял вилку и попробовал кусочек баттенберга[31].

– Само совершенство, – похвалил он.

Плиту притушили, чтобы создать в ней невысокую температуру, необходимую для выпекания безе, прислуга собралась в зале, Милли обреталась неизвестно где. Какой смысл продолжать просить ее?

– Эви, у вас есть мечта? – задал вопрос мистер Оберон, взяв себе еще кусок кекса и вытирая губы салфеткой. – Вы мечтаете о чем-нибудь?

Эви взбивала в этот момент белки. Дверца плиты была приоткрыта, чтобы температура в духовке еще больше снизилась. Ей хотелось сказать: «Верните жеребьевку, прошу вас, сэр, а потом ешьте безе. Тогда я почувствую, что прохладный ветерок обдувает мои юбки. Спасибо вам за все». Но вместо этого она только призналась, что хотела бы выполнять обязанности старшей поварихи.

Задавать самой вопрос не следовало, она понимала это, но все-таки она его задала, воспользовавшись паузой в разговоре, когда он снова стал смахивать крошки со рта.

– А вы, сэр?

– Ловить рыбу на мушку, – ответил он, отрезая себе еще кусок кекса. Эви положила венчик и подлила ему чая.

Он улыбнулся.

– Присядьте на минутку, Эви, – сказал он, указывая на табуретку рядом с ним. Она заколебалась. Он повторил: – Пожалуйста, Эви, а то у меня шея занемеет, если мне придется все время смотреть снизу вверх. Или сядет голос, оттого что я должен кричать через всю кухню.

Она восприняла его слова как приказ и села, чувствуя себя неловко.

– Мечтаю поехать ловить рыбу на мушку, – повторил он, подливая себе молока. – Пока я был на маневрах, я снова этим занялся.

«Это обнадеживает, – подумала она, – знать, что безопасность страны в руках солдат, в учения которых входит рыбная ловля».

А он рассказывал, как он любит эту обстановку спокойствия, как ему нравится применять свое умение, как прекрасна тишина, когда слышен только скрип руля да пение птиц.

– Когда-нибудь я поеду во Францию, сяду на лошадь и отправлюсь вдоль реки, подальше и буду рыбачить там, где душа подскажет.

Ну да, можно не сомневаться, так оно и будет. Как будет и то, что рано или поздно он перестанет заниматься делами шахты, и его время будет принадлежать только ему самому, и что он захочет, то и будет делать. В то время как… Улыбка осветила его лицо, глаза сощурились. Как жаль, что за такими красивыми глазами и искренней улыбкой скрывается каменное сердце. Она предложила ему печенье, но он отказался и взял кусок шоколадного торта.

– В конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать. – Он засмеялся, и снова его лицо засветилось. В какой-то момент Эви поняла, что тоже улыбается. Он держался прямо последнее время, плечи расправлены, он больше не сутулился. Единственный раз, когда прежняя поза вернулась, было, когда Ублюдок Прамигон приехал и выразил свое недовольство. Это было после объявлении о возобновлении жеребьевки. Мистер Оберон тогда сидел и двигался с осторожностью. Эви с трудом удерживалась, чтобы не сказать ему:

– Отдубась его, парень. Сделай из него котлету. Ты проучишь его раз и навсегда. И будь мужчиной, верни нам жеребьевку, несмотря ни на что. Джек и Тимми на твоем месте так бы и поступили, а мой отец вообще никогда бы не отобрал ее у шахтеров.

Смогла бы она дать отпор Ублюдку? На самом деле никогда не знаешь, но этот щенок пошел на попятный, нарушил свое обещание, поэтому он сам такой же ублюдок, как и его папаша. И воспоминание о синяках и кровоподтеках сына оставило ее равнодушной.

В середине декабря Эви и миссис Мур решили по требованию леди Брамптон взяться за приготовление пудинга «Нессельроде»[32]. Она запланировала этот десерт на предрождественский ужин. Подготавливая все необходимое, они говорили о Милли, которая окончательно перестала что-то делать, и, кроме как первостатейной лентяйкой, ее никак нельзя было назвать. Эви и миссис Мур старались учить ее со всем вниманием и благожелательностью, потом попробовали ругаться, чтобы расшевелить ее. Все без толку.

– Делает из себя дуру с этим Роджером, вот в чем проблема. И больше вообще ни о чем не думает, – заметила миссис Грин, просунув голову в дверь в тот момент, когда они разбирались с продуктами, и тут же исчезла.

Эви взглянула на миссис Мур. Повариха пожала плечами и принялась проверять посуду, выложенную Эви на стол в отсутствие Милли.

– Ну конечно, мы с миссис Грин обсуждали это. Где, в конце концов, эта девчонка? Ей придется уйти. Мы не можем терпеть это дальше. Не люблю выгонять людей, но работы слишком много, и это несправедливо по отношению к вам, милым девушкам.

Миссис Мур устроилась на табуретке перед плитой и начала просматривать продукты, которые Эви принесла из большой кладовой, отмечая их деревянной ложкой. Эви сказала:

– Я отослала ее полежать, после того как она закончила с приготовлением ланча для прислуги. У нее очень сильно болит голова.

Миссис Мур раздраженно хмыкнула.

– Ты слишком мягко с ней обращаешься. Сорок каштанов, Эви?

– В миске. Она плохо выглядит, – упорствовала Эви.

Миссис Мур заметила:

– Ну, в любом случае она скоро попадет в беду, и ее выгонят без рекомендаций. Будет рыдать так, как ей и не снилось. Он не уйдет, потому что мужчин никогда не увольняют. Если мы отправим ее сейчас, мы, возможно, спасем ее, потому что я дам ей рекомендацию какую-никакую, и они разлучатся. Помяни мое слово, он не станет с кем-то связываться, если это потребует от него больших усилий. Ему по вкусу, чтобы глупенькие цыпочки сами слетались на его кукование.

Эви взглянула через плечо миссис Мур на рецепт и прикинула вес цукатов.

– Одна унция, там сказано? Да, наверно, вы правы, похоже на то.

– Да, одна унция. А вы с Саймоном не?..

– Две унции кишмиша? Конечно, нет.

Эви хотелось, конечно, и ему тоже, но у обоих были планы, и это в первую очередь говорили они друг другу, чтобы заглушить тоску.

В моечной Энни гремела посудой. Эви негромко сказала:

– Кто-то может проговориться миссис Грин и мистеру Харви о нас с Саймоном, и тогда нам тоже придется уйти.