Маленький друг

– Да, она здесь. А ты беги-ка домой, – она схватила его за плечи, развернула и подтолкнула к двери.

Мальчишка вывернулся у нее из рук:

– Она вернется в лагерь?

– Нашел время играть! – рявкнула Эди. Мать парня – нахальная вертихвостка, с самого детства такой была – на похороны Либби не пришла, даже прислать цветы или позвонить не удосужилась. – Давай беги, скажи матери, пусть тебя научит, что невежливо людей беспокоить, когда у них кто-то умер. Ну, брысь! – прикрикнула она, потому что он так и пялился на нее, разинув рот.

Она стояла в дверях, смотрела, как он спустился с крыльца, а потом – довольно неспешно, надо заметить – завернул за угол и скрылся из виду. Тогда Эди пошла в кухню, вытащила из шкафчика под раковиной бутылку виски, освежила свой тодди и вернулась к гостям. Народ постепенно расходился. Шарлотта (вся какая-то взъерошенная, взмокшая, раскрасневшаяся, будто тяжести таскала) стояла на своем посту возле чаши с пуншем и ошалело улыбалась похожей на мопса миссис Чаффин из цветочной лавки, которая очень приветливо с ней болтала, потягивая пунш.

– Мой вам совет, – говорила, а точнее, орала миссис Чаффин, которая, как и многие глухие люди, сама повышала голос вместо того, чтоб попросить собеседника говорить погромче. – Гнездышко не должно пустовать. Потерять ребенка – ужасная трагедия, но мне-то по работе много смертей перевидать пришлось, и лучше всего в таких случаях не терять времени и нарожать еще детишек.

Эди заметила, что у дочери на чулке сзади длиннющая зацепка. Разливать пунш – ума особого не надо, тут и Гарриет с Эллисон бы справились, и Эди поначалу хотела это кому-то из них и поручить, но потом решила, что Шарлотте не следует стоять где-нибудь в углу и трагично пялиться в одну точку.

– Но я же не знаю, что делать, – испуганно пискнула она, когда Эди подтащила ее к чаше с пуншем и всучила ей половник.

– Разливай пунш по чашкам, если попросят добавки – подливай. Шарлотта растерянно взглянула на мать, как будто половник был разводным ключом, а чаша с пуншем – сложным механизмом. Несколько певших в хоре дам, нерешительно улыбаясь, вежливо топтались возле стоявших на столе чашек с блюдцами.

Эди выхватила половник, зачерпнула пуншу, налила его в чашку, поставила чашку на стол и опять вручила половник Шарлотте. Маленькая миссис Тигартен, стоявшая возле другого конца стола (вся в зеленом, будто прыткая древесная лягушечка – рот широкий, а глаза огромные и блестящие), обернулась и театрально прижала к груди веснушчатую ручку:

– Боже праведный! – вскричала она. – Это мне?

– Ну разумеется! – отозвалась Эди самым веселым тоном, на какой только была способна, и дамы, разулыбавшись, потянулись к столу.

Шарлотта настойчиво подергала мать за рукав:

– А что им говорить?

– Ах, до чего освежает! – громко сказала миссис Тигартен. – Это он с чем, с имбирным элем?

– Думаю, тебе вообще не нужно ничего говорить, – тихонько сказала Эди Шарлотте, а собравшимся дамам громко объявила: – Обычный безалкогольный пунш, без затей, мы такой на Рождество обычно делаем. Мэри Грейс! Кэтрин! Не налить ли вам чего-нибудь?

– Ой, Эдит… – теснились вокруг нее дамочки из хора. – Надо же, какая красота. И как ты только все успеваешь.

– Эдит – хозяйка что надо, за минуту все организовать может. Это к ним промаршировала кузина Люсинда – руки в карманах.

– Конечно, Эдит легко, – раздался тоненький голосок Аделаиды, – у нее же есть морозилка.

На эту шпильку Эди даже отвечать не стала, представила всех, кто друг с другом был не знаком, и сбежала, оставив Шарлотту разливать пунш. Шарлотте нужно только объяснить, что делать, и она справится, главное, чтоб ей самой не пришлось думать и принимать решения. Со смертью Робина Эди понесла двойную утрату, потому что тогда же потеряла и дочь – хлопотливую, веселую дочь, которая изменилась самым трагическим образом, да что там, сгинула. Конечно, от такого удара нельзя оправиться, но ведь уже больше десяти лет прошло. Берут же люди себя как-то в руки, живут дальше. Эди вспомнила, как Шарлотта-подросток однажды заявила ей, что, когда вырастет, будет закупать модную одежду для большого универмага.

Миссис Чаффин поставила чашечку с пуншем на блюдечко, которое стояло у нее на левой ладони.

– Знаете, – сообщила она Шарлотте, – когда под Рождество хоронят, нет ничего лучше пуансеттий. В это время года в церквях очень темно бывает.

Эди наблюдала за ними, скрестив руки на груди. Хотела улучить верный момент, чтоб перемолвиться парой словечек с миссис Чаффин. Сам Дикс на похороны из Нэшвилла приехать не смог – мол, не успел бы доехать, так Шарлотта сказала, но вот венок, который он прислал, из роз “айсберг” и садового жасмина (чересчур красивый и элегантный, даже какой-то женский) привлек внимание Эди. Выглядел он куда изысканнее букетов, которые обычно составляла миссис Чаффин. В одном из залов похоронного бюро Эди застала миссис Хэтфилд Кин, которая помогала миссис Чаффин расставлять цветы, и услышала, как миссис Кин – сухо, будто ей сообщили какой-то непристойный секрет – ответила миссис Чаффин:

– Возможно, это была секретарша Диксона.

Миссис Чаффин поправила ветку гладиолусов, фыркнула и многозначительно склонила голову набок:

– Ну-у, к телефону подошла я, заказ тоже я принимала, – она попятилась, оглядела свою работу, – и, скажу тебе, секретарши так не разговаривают.



Хили не пошел домой, а просто завернул за угол, обежал дом и через боковую калитку попал на задний двор, где наконец-то нашел Гарриет, которая сидела на качелях. Он прошагал к ней и сразу спросил, не став ходить вокруг да около:

– Эй, ты когда приехала?

Он думал, что, завидев его, она сразу повеселеет, но не тут-то было, и Хили рассердился.

– Ты мое письмо получила? – спросил он.

– Получила, – ответила Гарриет. Она так наелась засахаренного миндаля, что ее подташнивало, а его вкус застрял у нее в горле. – Не надо было его посылать.

Хили уселся рядом с ней:

– Я перенервничал. Я…

Гарриет резко дернула головой, указав на крыльцо, где всего-то в двадцати футах от них на веранде стояли взрослые, человек пять, которые пили пунш и болтали.

Хили сделал глубокий вдох. Потом сказал потише:

– Тут жуть была просто. Он ездит по всему городу. Медленно-премедленно. Как будто нас ищет. Мы с мамой ехали в машине, и он тут как тут, припарковался под эстакадой, словно кого-то выслеживает.


Они сидели рядом, но на друга так ни разу и не взглянули – смотрели прямо перед собой, на стоявших на крыльце взрослых. Гарриет спросила:

– Ты ведь туда больше не ходил? За тележкой?

– Нет! – с негодованием воскликнул Хили. – Ты что думаешь, я придурок, что ли? Одно время он там каждый день торчал. Но теперь он постоянно таскается на сортировочный парк, туда, за железную дорогу.

– Зачем?

– А я знаю? Пару дней назад мне стало скучно, и я пошел к складу, покидаться мячиками. Слышу, машина едет, и хорошо я спрятался, потому что это он и ехал. Как я перепугался! Он остановил машину и сначала долго в ней сидел. Потом вылез, походил вокруг. Может, за мной следил, не знаю.

Гарриет потерла глаза и сказала:

– Я недавно видела, как он туда поехал. Сегодня.

– В сторону железной дороги?

– Ну вроде. Я еще подумала, куда это он собрался.

– Хорошо, что он меня не заметил, – сказал Хили. – Когда он из машины вылез, у меня чуть разрыв сердца не случился. Я час в кустах просидел – прятался.

– Надо устроить спецоперацию и проследить за ним.

Гарриет подумала, что перед словом “спецоперация” Хили устоять не сможет, и очень удивилась, когда он, не задумываясь, твердо ответил:

– Только без меня. Я туда больше не пойду. Ты не понимаешь… Он резко повысил голос. Кто-то из взрослых обернулся, равнодушно глянул на них. Гарриет ткнула Хили в бок.

Он обиженно посмотрел на нее:

– Ты не понимаешь, – прошептал он. – Это видеть надо было. Если б он меня нашел, убил бы, по нему это видно было, когда он там рыскал.

Хили изобразил, как это выглядело – перекошенное лицо, блуждающий безумный взгляд.

– Рыскал? Он искал что-то?

– Не знаю. Короче, я с ним больше не связываюсь и тебе, Гарриет, не советую. Если он или кто-нибудь из его братьев узнает, что это мы змею кинули, нам крышка. Ты что, не читала статью, которую я тебе послал?

– Не успела.

– Так вот, это его бабушка была, – сухо сказал Хили. – Она чуть не умерла.

Скрипнула садовая калитка. Внезапно Гарриет вскочила.

– Одеан! – крикнула она.

Маленькая чернокожая старушка в соломенной шляпке и платье с пояском только покосилась на Гарриет, но ничего не ответила и даже головы в ее сторону не повернула. Губы у нее были плотно сжаты, лицо суровое. Она медленно проковыляла к крыльцу, поднялась по ступенькам, постучала.

– Мисс Эдит тут? – спросила она, прижав ладонь ко лбу, пытаясь разглядеть что-то сквозь сетку.

На мгновение замешкавшись, Гарриет плюхнулась обратно на качели – пораженная, с заполыхавшими от обиды щеками. Одеан была старая и ворчливая, и Гарриет редко удавалось с ней поладить, но ближе нее у Либби никого не было, и вели они себя точь-в-точь как старая семейная пара – так же ссорились (в основном, из-за кошки Либби, которую Одеан на дух не переносила) и так же, любя, по-приятельски сносили друг друга – поэтому, едва Гарриет ее увидела, как сердце у нее рванулось вон из груди.

После того как умерла Либби, Гарриет даже и не вспоминала об Одеан. Она жила в “Напасти” еще с незапамятных времен, когда они с Либби были еще совсем молоды. Куда же ей теперь идти, что ей теперь делать? Одеан была старенькая, дряхлая, больная, да еще (часто жаловалась Эди) по дому от нее особой помощи не было.

На веранде все засуетились.

– Вот она! – сказал кто-то и посторонился – наружу бочком протиснулась Тэт.

– Одеан! – воскликнула она. – Ты ведь помнишь меня? Я сестра Эдит.

– Почему никто мне не сказал про мисс Либби?

– О Господи… Ох, Одеан, – она обернулась, смущенно, пристыженно глянула на веранду. – Мне так жаль. Но ты заходи, заходи!

– Мэй Хелен, которая у мисс Маклемор работает, вот она мне пришла и сказала. За мной-то никто не приехал. А вы ее уж вон схоронили.

– Ох, Одеан! Мы подумали, у тебя ведь телефона нет.

В наступившей тишине раздалось громкое чириканье синицы – четыре звонких, прыгучих, приветливых трели.

– Могли бы и приехать за мной, – голос Одеан дрогнул. Красновато-коричневое личико осталось бесстрастным. – Домой ко мне приехать. Вы знаете, где я живу, я на Пайн-Хилл живу. Уж могли бы одолжение сделать.

– Одеан. Ох, господи, – беспомощно сказала Тэт. Она сделала глубокий вдох, оглянулась по сторонам. – Прошу тебя, зайди хоть на минутку, присядь.

– Нет, мэм, – сухо отозвалась Одеан. – Благодарствую.

– Одеан, прости, ради бога. Мы не подумали.