Маленький друг

– Что-о? Да если кто-то, – прорычал он, вытирая нос тыльной стороной ладони, – если кто-то этой соплячке велел за мной шпионить, я ее разорву на части.

– Она что-то знает, – сказал Дэнни.

Почему он так решил? Потому что она поглядела на него из окна катафалка. Потому что она проникла в его сны. Потому что она преследовала его, охотилась за ним, всю голову ему задурила.

– Да и мне бы хотелось знать, что она тогда делала возле дома Юджина. Ну, если эта сучка мне фары побила…

Как-то уж очень театрально он это сказал, Дэнни насторожился.

– Если она фары побила, – сказал он, старательно не глядя Фаришу в глаза, – как думаешь, зачем она тогда к нам постучалась и рассказала?

Фариш пожал плечами. Он ковырял какое-то засохшее пятно на штанине, вдруг ни с того ни с сего страшно им заинтересовался, и Дэнни – разом – уверился, что Фариш про девчонку (да и про все происходящее) знает куда больше, чем говорит.

Да нет, глупости, и все равно – что-то тут неладно. Вдалеке слышался собачий лай.

– Кто-то, – вдруг сказал Фариш, заерзав, – кто-то, значит, к Юджину влез и змей всех повыпускал. Окна все закрыты были, кроме того, которое в ванной. А туда только ребенок пролезть мог.

– Я с ней потолкую, – сказал Дэнни.

Мне у нее много чего узнать надо. Почему, например, я тебя в жизни раньше не видел, а теперь ты повсюду? Почему, например, ты мелькаешь у меня за окном и бьешься в стекло, будто та бабочка, “мертвая голова”?

Он так долго не спал, что, стоило ему закрыть глаза, как он уносился куда-то к водорослям, темным озерам и прохудившимся плоскодонкам, которые покачивались в тинистой воде. И там, во влажном полумраке, среди стрекота цикад была она – пыльцевато-белое личико, черные перья волос, – она что-то шептала, и он даже вроде понимал что, но никак не мог…

Я тебя не слышу, сказал он.

– Чего ты не слышишь?

Дзынь: черная приборная доска, голубые пресвитерианские ели, на пассажирском сиденье сидит Фариш, глядит на него.

– Чего не слышишь? – повторил он.

Дэнни моргнул, вытер пот со лба.

– Неважно, – ответил он.

Он был весь в испарине.

– До чего опасные паршивки были девчонки-минерши во Вьетнаме, – весело сказал Фариш. – Сорвут чеку с гранаты, бегут с ней, все им игрушки. Ребенка можно на такие фокусы подбить, за какие ни один взрослый не возьмется, если только он не чокнутый.

– Точняк, – согласился Дэнни.

Это у Фариша была любимая теория. Когда Дэнни был маленький, Фариш только ей и следовал, заставляя Дэнни, Юджина, Майка или Рики Ли делать за него всю грязную работу, лазить, например, в чужие окна, пока сам Фариш сидел в машине, жевал пышки и нюхал наркоту.

– А поймают ребенка? И что? В детскую колонию отправят? Хех, – рассмеялся Фариш, – да я вас с ранних лет на это натаскивал. Рики вон по окнам лазал, едва выучился у меня на плечах стоять. А придет коп.

– Господи боже, – Дэнни вдруг протрезвел, подскочил – в зеркале заднего вида он только что заметил девчонку, она завернула за угол, и с ней никого не было.

Гарриет, опустив голову, нахмурившись, шла мимо пресвитерианской церкви (ее угрюмый дом был в трех кварталах отсюда), как вдруг у стоявшей впереди машины распахнулись двери.

Это был “Транс АМ”. Даже не успев ничего подумать, Гарриет развернулась, нырнула в промозглый, заросший мхом церковный двор и побежала.

От церкви боковой дворик вел прямиком в сад миссис Клейборн (кусты гортензии, низенькие теплицы), а оттуда можно было пробраться к Эди на задний двор, но путь ей отрезал деревянный забор в шесть футов высотой. Гарриет помчалась по темному проходу между садами (с одной стороны – забор Эди, с другой – соседские туи, колючие и непролазные) и налетела на еще один забор – сетчатый, возле дома миссис Давенпорт. Запаниковав, Гарриет полезла через него, зацепилась шортами за колючую проволоку, извернувшись всем телом, кое-как высвободилась и, тяжело дыша, спрыгнула вниз.

За спиной у нее зашумела листва, кто-то ломился через проход. Во дворе у миссис Давенпорт прятаться было негде, Гарриет беспомощно заозиралась, потом кинулась к калитке и выскочила на дорогу. Она думала обежать дом и вернуться к Эди, но, выскочив на тротуар, резко остановилась (а откуда шаги раздавались?) и, на секунду замешкавшись, помчалась вперед, к дому О’Брайантов. Но, добежав до середины улицы, с ужасом увидела, как из-за угла вырулил “Транс АМ”.

Значит, они разделились. Умно. Гарриет помчалась дальше, забежала за высокий ряд сосен, прошлепала по сосновым иглам, которыми был густо усыпан тенистый двор О’Брайантов – прямиком к маленькому домику на задворках, где мистер О’Брайант держал бильярдный стол. Подергала за ручку – заперто. Задыхаясь, Гарриет уставилась на желтоватые стены, обшитые сосновыми панелями, на пустые книжные полки, где валялись одни старые школьные альбомы из Александрийской академии, на стеклянную лампу с надписью “Кока-кола”, которая болталась на цепочке над темным столом – и метнулась вправо.

И тут забор. В соседнем дворе залаяла собака. Если не выбегать на улицу, то мужику в “Транс АМе” ее точно не поймать, но тогда нужно спрятаться от того, который без машины, чтобы он не загнал ее в угол и не заставил выскочить на дорогу.

Она резко свернула налево – сердце у нее колотилось, легкие горели. Сзади послышалось шумное сопенье, тяжелый топот. Она побежала вперед, зигзагами, продираясь сквозь лабиринты кустов, петляя, виляя, сворачивая то в одну, то в другую сторону, когда упиралась в тупик, она бежала незнакомыми садами, перелезала через заборы, сваливалась на лужайки и дворики, расчерченные каменными плитами, мчалась мимо качелей, столбов с бельевыми веревками, грилей для барбекю, мимо младенца в манеже, который уставился на нее округлившимися от ужаса глазами и с размаху шлепнулся на попу. Еще дальше – и сидевший на веранде безобразный старик с бульдожьей мордой привскочил с кресла и заорал: “А ну пошла вон!”, когда Гарриет с облегчением (наконец-то ей встретился взрослый!) слегка притормозила, чтобы перевести дух.

Его окрик был как пощечина, Гарриет хоть и испугалась, но от неожиданности все равно замерла на миг, заморгала удивленно, глядя в налитые кровью и пышущие злобой глаза, на веснушчатый, морщинистый и пухлый кулак, которым он на нее замахнулся.

– Я тебе говорю! – орал он. – Пошла вон отсюда!

Гарриет кинулась наутек. Она знала, кто живет на этой улице (Райты, Мотли, мистер и миссис Прайс), но знала их только в лицо, и никак не могла, задыхаясь, вбежать к кому-нибудь из них во двор и начать барабанить в дверь. Ну почему она позволила им загнать себя сюда, в незнакомые ей места? Думай, думай, твердила она себе. Перед тем как натолкнуться на того старика, который на нее кулаком замахнулся, она пробегала мимо накрытого полиэтиленовыми чехлами “шевроле эль камино”, рядом с которым стояли банки с краской – вот уж где можно было бы отлично спрятаться.

Она спряталась за газовым баллоном и, согнувшись, уперев руки в колени, хватала ртом воздух. Оторвалась? Нет – с новой силой заистерил, загавкал эрдель, сидевший в конуре в самом конце квартала, он тоже кидался на забор, когда она пробегала мимо.

Она развернулась и, не разбирая дороги, помчалась дальше. Она с треском продралась сквозь кусты бирючины и чуть не рухнула прямо на ошарашенного Честера – он, стоя на коленях, возился со шлангом от поливалки, который торчал из засыпанной компостом цветочной клумбы.

Он вскинул руки, будто защищаясь от взрыва.

– Осторожнее! – Честер где только не подрабатывал, но Гарриет не знала, что и здесь тоже. – Ты чего ж это…


– Где здесь можно спрятаться?

– Спрятаться? Нельзя тут играть, – он сглотнул, помахал перепачканной рукой. – Давай-ка. Брысь отсюда.

Гарриет перепуганно огляделась: стеклянная кормушка для колибри, застекленная веранда, безупречно чистый стол для пикника. На другой стороне двора вместо забора – заросли остролиста, да через задний двор не убежишь – там плотно насажены розовые кусты.

– Брысь, кому говорю. Глянь, какую дыру вон проделала в изгороди.

Вымощенная камнями дорожка с бордюром из маргариток вела к похожему на кукольный домик сарайчику с зеленой дверкой нараспашку. Он был вычурный, глазурный, будто пряник, миниатюрная копия хозяйского дома. Гарриет промчалась по дорожке, влетела в сарайчик (“Эй!” – крикнул Честер) и заползла в дырку между кучей дров и толстым рулоном стекловаты.

В сарае было душно, пыльно. Гарриет зажала нос. Она лежала в полумраке – дышится тяжело, кожу на голове, будто иголочками, покалывает – и разглядывала старый, ободранный воланчик для бадминтона, он валялся возле дров, рядом с разноцветными металлическими банками, на которых было написано “Бензин”, “Масло для трансмиссий”, “Престон”.

Голоса, мужские. Гарриет оцепенела. Прошло так много времени, что ей уже начало казаться, будто кроме банок с надписями “Бензин”, “Масло для трансмиссий”, “Престон” во всей Вселенной больше ничего не осталось. “Ну что они мне могут сделать? – лихорадочно размышляла она. – При Честере-то?” Она изо всех сил вслушивалась, но ничего не слышала за собственным хриплым дыханием. Тогда кричи, твердила она себе, кричи, вырывайся, кричи и убегай. Больше всего она отчего-то боялась машины. Почему, она точно не знала, но чувствовала, что, если они затащат ее в машину, ей конец.

Честер, конечно, не даст им ее увезти. Но их было двое, а Честер – один. А что стоит слово Честера против двух белых мужчин?

Шли минуты. Что они там говорят, о чем так долго разговаривают? Гарриет не отводила глаз от высохшего куска пчелиных сот, который лежал под верстаком. И вдруг поняла, что к сараю кто-то идет.

Дверь скрипнула, открылась. На грязный пол упал треугольник прозрачного света. У Гарриет вся кровь отхлынула от головы, на миг ей показалось, будто она вот-вот упадет в обморок, но это был Честер, это был Честер, который сказал:

– Ну все, вылазь давай.

И как будто рухнула стеклянная стена. На нее вновь нахлынули звуки: зачирикали птицы, пронзительно заверещал сверчок где-то на полу, за банкой с маслом.

– Ты там?

Гарриет сглотнула, а когда заговорила, то смогла только слабенько проскрипеть:

– Ониушли?

– Чего ты им сделала? – Свет бил ему в спину, и Гарриет не видела его лица, но это точно был Честер, его сиплый голос, его сутулая фигура. – Они уж так себя вели, будто ты их обворовала.

– Они ушли?

– Ушли, ушли, – нетерпеливо сказал Честер. – Вылезай.

Гарриет высунулась из-за рулона стекловаты, вытерла лоб тыльной стороной ладони. Она была вся в пыли, к щеке прилипла паутина.

– Ты там ничего не повалила, нет? – Честер заглянул в сарай, потом поглядел на нее. – Ох, ну и видок у тебя! – Он открыл перед ней дверь. – Зачем они за тобой гнались?

Гарриет, которая никак не могла отдышаться, помотала головой.

– Таким, как они, нечего за детьми гоняться, – сказал Честер.

Он оглянулся, вытащил из нагрудного кармана сигарету.

– Чего ты натворила? Камнем им в машину кинула?

Гарриет вытянула шею, стараясь хоть что-то разглядеть за его спиной. Сквозь густую изгородь (остролист, бирючина) улицы было не видно.

– Я тебе вот что скажу, – Честер резко выдохнул дым через ноздри, – повезло тебе, что я сегодня тут работал. Кабы миссис Малверхилл не была на хоре, она б живо полицию вызвала из-за того, что ты сюда влезла. На прошлой неделе она велела мне окатить водой из шланга какую-то несчастную старую псину, которая к ней во двор забрела.

Он затянулся сигаретой. У Гарриет в ушах до сих пор отдавался стук сердца.

– Ну а ты чего творишь, – спросил Честер, – зачем людям кусты ломаешь? Вот пожалуюсь твоей бабушке.

– Что они тебе сказали?

– Сказали? Ничего они мне не сказали. Остановились вон там, на дороге, один вылез из машины. А второй просунул голову меж кустов, вон там, и давай пялиться, что твой электрик на счетчик. – Честер раздвинул воображаемые ветки и, дико вращая глазами, показал, как он это делал. – И еще он в комбинезоне был, как эти из “Электроэнергии Миссисипи”.

Над головами у них хрустнула ветка – оказалось, белка, но Гарриет вздрогнула всем телом.

– Ну что ж, не расскажешь, почему от них убегала?

– Я… я…

– Чего?

– Я играла, – наконец выдавила Гарриет.

– Ты уж поспокойнее как-нибудь играй, – Честер пристально глядел на нее сквозь облачко дыма. – А куда это ты все глядишь пугливо? Проводить тебя до дому?

– Нет, – ответила Гарриет, но когда Честер рассмеялся, до нее дошло, что, говоря это, она кивала головой – да, мол, да.