Нехорошее место

— Я этого не помнил, пока не увидел заявления. Но это я, все так. Иезекииль.

Она постучала пальцем по распечатке.

— Адрес в Эль-Энканто-Хайтс… Вам это что-нибудь говорит?

— Нет. Я даже не могу сказать вам, где находится Эль-Энканто.

— Рядом с Санта-Барбарой, — ответила Джулия.

— Бобби мне так и сказал. Но я не помню, что бывал там. Правда…

— Что?

Френк подошел к окну, посмотрел на далекое море, над которым небо полностью очистилось от облаков.

Несколько ранних чаек уже неспешно парили над водой. Но Френк, понятное дело, не восхищался ни полетом птиц, ни красотой открывающегося из окна вида.

Наконец он повернулся к ним.

— Я не помню, что бывал в Эль-Энканто-Хайтс… но только всякий раз, когда я слышу это название, желудок у меня подпрыгивает к горлу, словно я катаюсь на русских горках. А когда я пытаюсь думать об Эль-Энканто, у меня гулко колотится сердце, во рту пересыхает, становится трудно дышать. Поэтому я думаю, что подавляю воспоминания об этом месте, возможно, потому, что там со мной что-то случилось, что-то плохое… очень плохое… и я боюсь вспомнить, что именно.

— Срок действия его водительского удостоверения истек семь лет назад, — продолжал делиться своими находками Бобби, — и согласно данным ДТС он не пытался его восстановить. Более того, в этом году всю информацию выбросили бы из базы данных в связи с достижением срока давности, так что нам повезло, раз уж мы успели ее выцарапать. — Он положил на стол еще две распечатки. — Двигайтесь, Холмс и Сэм Спейд.

— А это что?

— Рапорты об аресте. Френка останавливали дважды за нарушение правил дорожного движения. Первый раз в Сан-Франциско, более шести лет назад. Второй — на автостраде 101, севернее Вентуры, пять лет назад. Оба раза у него не было при себе водительского удостоверения и из-за странностей в поведении его сажали в камеру.

С фотографий, сделанных при аресте, на них, вне всякого сомнения, смотрел их теперешний клиент, правда, тогда он был, само собой, моложе и полнее.

Бобби сдвинул деньги в сторону и сел на край стола Джулии.

— Оба раза он исчезал из тюрьмы и с тех пор находится в розыске, пусть и ищут его не очень-то активно, потому что арестовали за мелкое преступление.

— Ни в одном из рапортов не указано, как он исчез, — добавил Бобби. — Но я подозреваю, что он не выпилил оконную решетку, не прорыл тоннель, не воспользовался ни одним из известных, традиционных методов побега из тюрьмы. Нет, такое не для нашего Френка.

— Он телепортировался, — предположил Хол. — Исчез, когда никто на него не смотрел.

— Лично я готов на это поспорить, — согласился Бобби. — А после этого начал носить при себе фальшивые документы, сделанные так качественно, что ни один коп не мог ничего заподозрить.

— Что ж, Френк. — Джулия разглядывала лежащие перед ней бумаги. — По крайней мере, теперь мы знаем ваше настоящее имя и нашли адрес, по которому вы проживали в округе Санта-Барбара, а не еще один номер в мотеле. Мы сделали шаг в нужном направлении.

— Подвиньтесь, Холмс, Спейд и мисс Марпл! — воскликнул Бобби.

Не разделяя их оптимизм, Френк вернулся к стулу, на котором сидел чуть раньше.

— Шаг, — кивнул он. — Но не больше. И не так чтобы быстро. — Он наклонился вперед, сцепил руки, зажал их между колен, уставился в пол. — Мне в голову только что пришла неприятная мысль. Что, если я путаюсь не только с одеждой, когда собираю себя вновь? Что, если я уже наделал достаточно ошибок со своим телом? Ничего важного. Ничего видимого. Сотни тысяч крохотных ошибок на клеточном уровне. Этим можно объяснить, почему я так ужасно себя чувствую, почему у меня все болит. А если изменения происходят и в мозговой ткани, становится понятно, почему я туго соображаю, не могу ни читать, ни считать.

Джулия посмотрела на Бобби, на Хола, поняла, что мужчинам хотелось бы развеять страхи Френка, но они не могли этого сделать, поскольку версия Френка представлялась им не просто одним из возможных вариантов. Они склонялись к тому, что именно так все и происходит.

— Бронзовая пряжка выглядела нормальной до того, как Бобби ее коснулся, — напомнил Френк. — А потом превратилась в пыль.





Глава 40




Всю ночь, когда сон опустошал голову Томаса от мыслей, ее заполняли жуткие сны. О маленьких животных, которых он пожирал живыми. О крови, которую пил. О том, что он превратился в Плохого.

Сон оборвался тем, что он резко сел на кровати, пытаясь закричать, но не в силах выдавить из себя и звука. Какое-то время сидел, трясясь, испуганный, дыша так глубоко и часто, что заболела грудь.

Солнце вернулось, ночь ушла, и только от этого ему сразу полегчало. Поднявшись с кровати, он сунул ноги в шлепанцы. Пижама была холодной от пота. Он весь дрожал. Надел халат. Подошел к окну, выглянул. После сильного дождя траву прижало к земле, дорожки выглядели более темными, чем обычно, земля на клумбах стала черной, в лужах отражалось синее небо. И ему все это очень нравилось, потому что теперь, когда дождь закончился и небо очистилось от облаков, весь мир выглядел чистым и обновившимся.

Он задался вопросом, по-прежнему ли Плохой находится далеко отсюда или приблизился, но он не попытался вновь прикоснуться к нему. Потому что прошлым вечером Плохой хотел удержать его. Потому что Плохой очень сильный, и ему с огромным трудом удалось вырваться. И даже когда он вырвался, Плохой бросился в погоню. Он почувствовал, как Плохой устремился в ночь, следом за ним, но сумел оторваться от него, однако в следующий раз везение могло ему изменить, и тогда Плохой дотянулся бы до этой комнаты, появился бы здесь, не только щупальце его разума, но он сам, из плоти и крови. Томас не понимал, как такое может произойти, но почему-то знал — может. А если бы Плохой появился в Доме, кошмары, которые ему снились, повторились бы наяву, произошло бы страшное.

Отворачиваясь от окна, уже направившись к закрытой двери ванной, Томас бросил мимолетный взгляд на кровать Дерека и увидел, что Дерек мертв. Он лежал на спине с разбитым, опухшим, в синяках лицом. Его широко раскрытые глаза блестели в ярком свете, падающем из окна, и в менее ярком от лампы на прикроватном столике. Рот тоже был открыт, будто Дерек что-то кричал, да только Томас видел, что больше он не сможет издать ни звука. Из Дерека вытекла кровь, много крови, а ему в живот воткнули ножницы, воткнули глубоко, по самые рукоятки. Те самые ножницы, которыми он, Томас, вырезал картинки из журналов для своих стихотворений.

Он почувствовал острый укол боли в сердце, словно кто-то вонзил ножницы и в него. Но боль была не такая, как бывает от раны, а та, которую он называл «боль-чувство», потому что он чувствовал потерю Дерека, а сам оставался целым и невредимым. Но по интенсивности боль-чувство не уступала настоящей боли от раны, поскольку он любил Дерека, Дерек был ему другом. И он еще больше испугался, каким-то образом зная, что это Плохой лишил Дерека жизни, что Плохой побывал здесь, в Доме. Потом он осознал, что дальше все может пойти, как случалось иной раз в ти-ви-историях. Появятся копы, посчитают, что это он, Томас, убил Дерека, обвинят Томаса и все будут ненавидеть Томаса за то, что он якобы сделал, тогда как Плохой останется на свободе и по-прежнему будет убивать, может, даже убьет Джулию, точно так же, как убил Дерека.

Боль, страх за себя, страх за Джулию, такого Томас уже не мог выдержать. Ухватился за стойку у изножия кровати, закрыл глаза, попытался вдохнуть. Воздух не желал поступать в легкие. Перехватило горло. А потом путь открылся, не только для воздуха, но и для отвратительно ужасного запаха, как он понял через какое-то время, запаха крови Дерека, и его чуть не вытошнило.


Он знал, что должен Взять-себя-под-контроль. Нянечки не любили, когда кто-то Терял-контроль-над-собой. Тогда они Давали-тебе-что-то-для-твоего-же-блага. Он никогда раньше не Терял-контроль-над-собой и не хотел потерять его сейчас.

Попытался не нюхать кровь. Начал глубоко и медленно дышать через рот. Заставил себя открыть глаза и посмотреть на мертвое тело. Решил, что во второй раз оно не испугает его так же сильно, как в первый. Теперь он знал, что оно лежит на кровати Дерека, так что никакого сюрприза больше быть не могло.

Но его ждал сюрприз: тело исчезло.

Томас опять закрыл глаза, поднял руку к лицу, посмотрел на кровать сквозь растопыренные пальцы. Никакого тепа.

Он снова начал дрожать, решив, что все происходит, как в других ти-ви-историях, которые он видел, где отвратительно-мертвые тела ходили, как живые, гниющие, пожираемые червями, с проглядывающими сквозь плоть костями, убивали людей безо всякой на то причины, иногда пожирали их. Такие истории долго он смотреть не мог. И, конечно же, не хотел очутиться в одной из них.

Он так перепугался, что чуть не послал ти-ви-сообщение Бобби: «Мертвые люди, берегись, берегись, мертвые люди голодные, злые и ходят вокруг», — но вовремя остановился, потому что не увидел крови на одеяле и простынях. Увидел другое: аккуратно застеленную кровать. Ни один ходячий мертвяк не мог быть таким шустрым, чтобы слезть с кровати, поменять простыни и одеяло, привести все в идеальный порядок за те считаные секунды, которые Томас простоял с закрытыми глазами. И тут же он услышал шум струи душа за дверью ванной, услышал, как Дерек что-то напевает, как напевал всегда, когда мылся. На какое-то мгновение Томас мысленно представил себе моющегося мертвяка, которому хотелось выглядеть чистеньким и аккуратным, но гниющие куски плоти, сваливающиеся с костей, забивали сливное отверстие. Потом Томас осознал, что Дерек совсем и не умирал. Томас видел на кровати не настоящие тело. В ти-ви-историях такое тоже случалось. Ему было видение. Он увидел будущее. Заглянул в будущее.

Дерека еще не убили. Томас увидел не сегодняшнего Дерека, а завтрашнего или, возможно, из какого-то последующего дня. Дерек мог умереть, как бы Томас ни старался предотвратить его смерть, или Дерек мог умереть, если бы Томас не попытался предотвратить его смерть, но по крайней мере пока этого не случилось.

Он убрал руки со стойки у изножия кровати и пошел к рабочему столу. Ноги подгибались. Наконец добрался до стула, сел. Открыл верхний ящик комода, который стоял у стола. Увидел, что ножницы на месте, рядом с цветными карандашами, скрепками, скотчем и степлером… и наполовину съеденным развернутым шоколадным батончиком «Херши», которому лежать там не полагалось, потому что он Привлекал-насекомых. Томас достал батончик из ящика и сунул в карман халата, сказав себе, что нужно не забыть положить его в холодильник.

Какое-то время смотрел на ножницы, слушал пение Дерека в душе, думал о том, как ножницы вонзятся в живот Дерека, навечно лишат возможности петь и говорить, отправят в Нехорошее место. Наконец коснулся черных пластиковых рукояток. Они были такими же, как прежде, поэтому он коснулся и стальных лезвий, но напрасно, совершенно напрасно, после грозы на них, должно быть, скопилось статическое электричество, которое и ударило его, когда он прикоснулся к лезвиям. Перед глазами засверкали искры, тело пробило ударом тока. Он отдернул руку. Пальцы продолжало покалывать. Томас задвинул ящик, поспешил к кровати, накинул на плечи одеяло, точь-в-точь как ти-ви-индейцы, сидящие у ти-ви-костров.

В ванной выключили душ. Какое-то время спустя дверь открылась, Дерек вернулся в комнату, уже полностью одетый, принеся с собой влажный, пахнущий мылом воздух. Мокрые волосы он зачесал назад, полностью оголив покатый лоб.

Не выглядел он гниющим мертвяком. Он был очень даже живой, все части его тела были очень даже живыми, во всяком случае, те, которые Томас мог видеть. Кости ниоткуда не торчали.

— Доброе утро, — поздоровался Дерек, слова из-за слишком большого языка, как всегда, звучали глухо и невнятно. Улыбнулся.

— Доброе утро.

— Спал хорошо?

— Да, — ответил Томас.

— Скоро завтрак.

— Да.

— Может, дадут сдобные булочки.

— Может.

— Я люблю сдобные булочки.

— Дерек?

— Что?

— Если я когда-нибудь скажу тебе…

Дерек ждал, улыбаясь.

Томас обдумал то, что хотел сказать, продолжил:

— Если я когда-нибудь скажу тебе, что идет Плохой, и скажу: беги, не стой, как тупица, — поворачивайся и беги.

Дерек смотрел на него, пытаясь понять, о чем речь, все еще улыбаясь, потом ответил.

— Конечно, хорошо.

— Обещаешь?

— Обещаю. А кто он, этот Плохой?

— Точно я не знаю, но, думаю, почувствую, когда он придет, скажу тебе, и тогда ты убежишь.

— Куда?

— Куда угодно. По коридору. Найди нянечек, остаться с ними.

— Конечно. Тебе лучше помыться. Скоро завтрак. Может, сдобные булочки.

Томас сбросил с плеч одеяло, поднялся с кровати. Вновь сунул ноги в шлепанцы, направился к ванной.

Когда открывал дверь, Дерек спросил:

— Ты говорил о завтраке?

Томас обернулся: