Нехорошее место

* * *


Они вышли из маленького магазинчика Арчера ван Корвайра. Мимо по Тихоокеанской автостраде летели грузовики и легковушки, солнечный свет отражался от хрома и стекла. Даже не верилось, что за домами, которые стояли на другой стороне улицы, царила умиротворенность гавани Ньюпорта, где на волнах покачивались прекрасные яхты. И вот тут Бобби внезапно осознал, что вся его жизнь (и, возможно, жизнь большинства людей) более всего напоминает эту вот улицу: те же шум и суета, блеск и движение, отчаянное стремление вырваться из стада, чего-то достичь, чтобы заработать передышку, остановиться, успокоиться, тогда как все это спокойствие находится в нескольких шагах, на другой стороне улицы, и просто скрыто от глаз.

Осознание этого перекинуло мостик к новой мысли: дело Полларда — ловушка, точнее, беличье колесо, которое вращается все быстрее и быстрее, вырываясь из-под ног. Несколько секунд он постоял у открытой дверцы автомобиля, чувствуя, что попал в клетку, откуда нет выхода. В этот момент он никак не мог понять, почему, учитывая очевидную опасность, он так стремился разрешить проблемы Френка, не обращая внимания на риск. Теперь он понимал, что причины, которыми он апеллировал к Джулии и себе, сочувствие Френку, любопытство, новизна сложившейся ситуации — всего лишь оправдания, а вот с истинными мотивами он и сам еще не разобрался.

Снедаемый тревогой, он опустился на пассажирское сиденье, захлопнул дверцу, и тут же Клинт завел двигатель.

— Бобби, сколько красных алмазов в той банке? Сто?

— Больше. Как минимум двести.

— И сколько они стоят… сотни миллионов?

— Может, миллиард или больше.

Они переглянулись, какое-то время молчали. Хотя сказать хотелось многое, оба не знали, с чего начать.

Наконец заговорил Бобби:

— Но быстро превратить камни в наличные не удастся. На рынок их придется выбрасывать постепенно, малыми партиями, на протяжении многих лет, и не только для того, чтобы не сбивать цену. Большая партия станет сенсацией. Привлечет ненужное внимание, возможно, придется отвечать на вопросы, ответов на которые просто нет.

— Алмазы добывают сотни лет по всему миру и нашли только семь красных… так где же Френк насобирал целую банку?

Бобби покачал головой и промолчал.

Клинт сунул руку в карман и достал красный алмаз, размером поменьше того, который по просьбе Бобби оценивал Арчер ван Корвайр.

— Я вчера взял его домой, чтобы показать Фелине. Собирался положить в банку, когда пришел на работу, но ты сразу увел меня. Теперь, когда я знаю, что это за камень, не хочу, чтобы он находился у меня хотя бы секунду.

Бобби взял алмаз и сунул в свой карман, тот самый, где лежал другой, большего размера.

— Спасибо, Клинт.





* * *


Более неуютной комнаты, чем кабинет доктора Дайсона Манфреда в его доме в Тертл-Рок, Бобби в своей жизни не видел. Он бы предпочел вновь оказаться на полу кузова фургона, под автоматным огнем, чем сидеть среди коллекций экзотических насекомых, многоногих, с усиками-антеннами, с хитиновыми панцирями и жвалами.

То и дело периферийным зрением Бобби видел, как что-то двигалось под стеклом в одной из коробок на стене, но всякий раз, когда поворачивался, чтобы посмотреть, какое же из этих отвратительных существ пытается выползти из-под стекла, выяснялось, что его страхи безосновательны. Все эти наводящие ужас насекомые оставались недвижными, стройными рядами крепились ко дну коробок, ни одно не покидало положенного ему места. Он также мог поклясться, что слышит шуршание в ящиках многочисленных комодов, где, он это точно знал, лежали другие коробки с другими насекомыми, но в глубине души понимал, что звуки эти — плод его воображения, точно так же, как движения, улавливаемые краем глаза.

И хотя Бобби знал, что Клинт — прирожденный стоик, его поражала легкость, с которой тот выдерживал антураж кабинета Манфреда, от которого у него по коже бежали мурашки. Такого сотрудника не следовало терять ни при каких обстоятельствах. Он решил прямо сегодня значительно повысить Клинту жалованье.

И доктор Манфред тревожил Бобби ничуть не меньше его коллекции. Высокий, тощий, с длинными конечностями, энтомолог представлялся ему потомком профессионального баскетболиста и одного из африканских насекомых, которых он видел в фильмах о живой природе и надеялся никогда не встретить в жизни.

Манфред встал за столом, чуть отодвинув стул, остались стоять и они. Их внимание сосредоточилось на лабораторном подносе длиной в два фута, шириной в один, глубиной в дюйм, покрытом белой эмалью. Поднос занимал середину стола и был прикрыт белым полотенцем.

— Я не спал с того самого момента, как мистер Карагиосис принес мне вот это прошлым вечером. — Манфред указал на прикрытый полотенцем поднос. — И я не смогу заснуть этим вечером, пока не получу ответы на оставшиеся вопросы. Это вскрытие было самым удивительным в моей карьере, и я сомневаюсь, что в будущем мне удастся столкнуться с чем-то подобным.

Волнение, которое слышалось в голосе Манфреда, однозначно указывало на то, что ни хорошая еда, ни качественный секс, ни прекрасный закат, ни отменное вино не могли доставить ему и толики наслаждения, полученного от вскрытия принесенного Клинтом насекомого. Бобби с трудом удалось подавить тошноту.

Он искоса глянул на четвертого мужчину, находящегося в кабинете, только для того, чтобы переключить внимание с этого насекомофила на толстяка лет пятидесяти, веснушчатого, с розовой кожей, рыжими волосами, синими глазами. Он сидел в углу, одетый в едва не лопающийся на нем спортивный костюм для бега трусцой, положив руки на мощные бедра, более всего напоминая бостонского ирландца, решившего набрать достаточный вес, чтобы стать профессиональным борцом сумо. Энтомолог не представил упитанного незнакомца, никак не обозначил его присутствие. Бобби решил, что незнакомца им представят, но чуть позже, когда Манфред сочтет момент подходящим. И предпочел не торопить события, тем более что во взгляде толстяка читались восхищение, подозрительность, страх, острое любопытство. Из чего он сделал вывод, что им, возможно, не понравится то, что скажет толстяк, когда ему наконец-то дадут слово.

Длинными пальцами, которые Бобби более всего напоминали паучьи лапки, Дайсон Манфред убрал полотенце с эмалированного подноса, открыв останки насекомого Френка. Голова, пара лапок, одна клешня, несколько других неопределенных частей тела, отрезанные, лежали в стороне. По отдельности, на кусочках мягкой хлопчатобумажной ткани. Точно так же ювелир раскладывал бы на бархате драгоценные камни, чтобы продемонстрировать их потенциальному покупателю. Бобби посмотрел на голову насекомого, размером со сливу, на маленькие красновато-синие глаза, потом на большие, тускло-желтые, по цвету неотличимые от глаз Дайсона Манфреда. По телу пробежала дрожь. Тело насекомого лежало в центре подноса, на спинке. Брюшко вскрыли, наружные слои тканей сняли, выставив напоказ нутро.

Используя сверкающее острие тонкого скальпеля, энтомолог (со скальпелем он управлялся с удивительной легкостью) начал показывать им дыхательную систему, органы, обеспечивающие поступление пищи в организм, ее переваривание и выведение экскрементов. Манфред снова и снова упоминал о «величии искусства» биологического дизайна, но Бобби не видел ничего схожего с творениями Матисса. Собственно, внутренности насекомого вызывали у него даже большее отвращение, чем экстерьер. Один термин, «полировальная камера», показался ему странным, но, когда он попросил уточнить, о чем речь, Манфред лишь ответил: «В свое время, в свое время» — и продолжил лекцию.

Когда энтомолог замолчал, Бобби попытался взять быка за рога.

— Хорошо, теперь, когда мы знаем, как функционирует этот организм, хотелось бы услышать от вас то, что интересует нас больше всего. К примеру, откуда он взялся?

Манфред молча смотрел на него.

— Из джунглей Южной Америки? — предположил Бобби.

Янтарные глаза Манфреда оставались бесстрастными, молчание удивляло.


— Из Африки? — Взгляд энтомолога все сильнее нервировал его.

— Мистер Дакота, — наконец заговорил Манфред, — вы неправильно ставите вопрос. Позвольте мне задать другой, возможно, более интересный для вас. Что ест это существо? Так вот, если не углубляться в детали, непонятные неспециалисту, это существо питается широким спектром минералов, камнями, почвой. А что оно выво…

— Оно ест землю? — спросил Клинт.

— Это самое простое объяснение, — ответил Манфред. — Самое простое, но не совсем точное. Мы еще не поняли, как преобразует оно эти субстанции, чтобы получить необходимую организму энергию. Вроде бы биологические системы ясны и понятны, но принципы их работы остаются загадкой.

— Я думал, насекомые едят растения, друг друга или падаль, — вставил Бобби.

— Так и есть, — подтвердил энтомолог. — Это существо — не насекомое… во всяком случае, не относится ни к одному классу из филюма Anthropoda.

— Но ведь выглядит оно как насекомое. — Бобби посмотрел на частично разрезанного «жука» и непроизвольно поморщился.

— Нет, — покачал головой Манфред. — Это существо, которое может вгрызаться в почву и камень, способно пропускать через свой пищеварительный тракт объекты размером с большую виноградину. И вот мой следующий вопрос: «Если оно ест землю, то что выводит из себя, какие у него экскременты?» Ответ следующий, мистер Дакота, его экскременты — алмазы.

Бобби дернулся, словно энтомолог ударил его.

Посмотрел на Клинта, на лице которого отразилось то самое изумление, которое испытывал и он. Дело Полларда определенно меняло грека, вот и теперь лишило его каменного, ничего не выражающего лица профессионального игрока в покер.

— Вы говорите нам, что оно превращает землю в алмазы? — спросил Клинт. По тону чувствовалось, что ему хочется знать, держит ли их Манфред за дураков.

— Нет, нет. Оно методично проедает себе путь в алмазосодержащей породе, пока не находит драгоценный камень. Потом проглатывает камень, вместе с покрывающей его минеральной корочкой, переваривает корочку, отправляет алмаз в полировальную камеру, где все лишнее снимается с камня интенсивным контактом со множеством жестких волосков, которыми устлана эта камера. — Острием скальпеля он указал на только что описанную часть организма «жука». — После чего алмаз выдавливается из другого конца.

Энтомолог открыл средний ящик стола, достал сложенный белый носовой платок, разложил его, и глазам Бобби и Клинта открылись три красных алмаза размером существенно меньше того, что Бобби показывал ван Корвайру, но каждый из них тоже стоил сотни тысяч, а то и миллионы долларов.

— Я нашел их в различных частях пищеварительного тракта этого существа.

Самый большой из трех частично покрывала коричнево-черная минеральная корочка.

— Это алмазы? — Бобби изобразил полное неведение. — Никогда не видел красных алмазов.

— Я тоже. Поэтому пошел к другому профессору, геологу, который одновременно оказался и специалистом по драгоценным камням, в полночь поднял его с постели, чтобы показать ему мои находки.

Бобби искоса глянул на ирландца, потенциального борца сумо, но мужчина не поднялся со стула, не заговорил, то есть речь, очевидно, шла не о нем.

Манфред рассказал о том, что Бобби и Клинт уже знали: красные алмазы встречались крайне редко, но они сделали вид, что для них это новость.

— Эта информация подтвердила мои подозрения относительно этого существа, и я прямиком направился к дому доктора Гавенолла и разбудил его около двух часов ночи. Он быстренько надел спортивный костюм и кроссовки, мы вернулись ко мне домой и с тех пор работаем вместе, не в силах поверить своим глазам.

Наконец толстяк поднялся и подошел к столу.

— Роджер Гавенолл, — представил его Манфред. — Роджер — генетик, специалист по рекомбинантной ДНК. Широко известны его креативные проекции макроуровневой генной инженерии, сделанные на основе современного уровня знаний.

— Извините, — подал голос Бобби. — После генетика, боюсь, я от вас отстал. С нами надо бы говорить на языке, более понятном простому человеку.

— Я — генетик и футурист. — Голос у Гавенолла оказался на удивление мелодичным, бархатным, прямо-таки будто у ведущего телевизионной викторины. — Большинство исследований в генной инженерии, во всяком случае, в обозримом будущем, будет вестись на микроуровне: создание новых и полезных бактерий, замена в клетках человеческих существ генов, ответственных за наследственные болезни. Но со временем мы научимся создавать новые виды животных и насекомых, выйдем на макроуровневую генную инженерию. К примеру, создадим пожирателей комаров, которые позволят не распылять «малатион» в тропических регионах, скажем во Флориде. Или коров, которые будут в два раза меньше нынешних, но с более эффективным обменом веществ, то есть потребляющих меньше пищи, но дающих в два раза больше молока.

Бобби хотел уже предложить Гавеноллу объединить эти две цели и создать корову, которая будет в огромных количествах пожирать комаров, давая при этом в три раза больше молока. Но не раскрыл рта, вовремя сообразив, что ученые могут не оценить его юмор. Да и потом он не мог не признать, что попытка шутить призвана замаскировать его страх, вызванный все нарастающей странностью дела Полларда.

— Это существо, — Гавенолл указал на частично препарированного «жука», — создано не природой. Это форма жизни — продукт генной инженерии, идеальная биологическая машина. Это сборщик алмазов.

С помощью пинцета и скальпеля Дайсон Манфред перевернул насекомое, которое не было насекомым, чтобы они все увидели черный панцирь с красными отметинами.

Теперь Бобби казалось, что он слышит шебуршание по всему кабинету, и ему хотелось, чтобы в кабинет проникало побольше солнечного света. Но окна были плотно закрыты деревянными ставнями, не пропускавшими ни лучика. Насекомые любили темноту и тени, а лампы были недостаточно яркими, чтобы помешать им вылезти из узких ящиков, заползти на ботинки Бобби, подняться по носкам под штанины…

Уложив внушительный живот на стол, Гавенолл указал на одну из красных отметин.

— Исходя из нашей с Дайсоном интуитивной догадки, мы показали рисунок расположения отметин нашему коллеге с кафедры математики, и он подтвердил, что это двоичный код.

— Точь-в-точь как штрих-код на всех товарах, которые мы покупаем в супермаркете, — пояснил энтомолог.

— Вы хотите сказать, что красные отметины на панцире — номер жука? — переспросил Клинт.

— Да.

— Тогда… это номерной знак?

— Более-менее, — кивнул Манфред. — Мы еще не взяли красный материал на анализ, но подозреваем, что это будет керамика, нанесенная или напыленная на панцирь.

— В каком-то месте множество этих машин трудится без остановки, — добавил Гавенолл, — добывая красные алмазы, и каждая из них со своим серийным номером, который идентифицирует эту машину для тех, кто ее создал и доставил на рабочее место.

Бобби покрутил эту идею в голове, пытаясь встроить в тот мир, где он жил, но не складывалось.