Нехорошее место

— Мистер Гавенолл, вы можете представить себе, как генная инженерия может создать таких вот существ и…

— Ничего такого я представить себе не мог, — отрезал Гавенолл. — Такая мысль просто не пришла бы мне в голову. Мне по силам лишь узнать то, что вижу перед собой, понять, как это сделано.

— Хорошо, хорошо. Однако вы поняли, что перед вами, в отличие от меня и Клинта. Так теперь скажите мне… кто мог создать такую вот чертову хреновину?

Манфред и Гавенолл многозначительно переглянулись, как будто знали ответ на этот вопрос, но не хотели им поделиться. Наконец Гавенолл заговорил, понизив голос до шепота:

— Генетических знаний и технологий, позволяющих создать такую биологическую машину, на сегодняшний день не существует. Мы понятия не имеем, как это можно сделать… даже теоретически.

— И как долго нужно развиваться науке, чтобы подойти к созданию такой машины?

— Точный ответ дать невозможно, — сказал Манфред.

— А предположительно?

— Десятилетия? — Гавенолл покачал головой. — Столетие? Кто знает?

— Подождите, — вмешался Клинт. — Что вы нам такое говорите? Это машина будущего… которая попала сюда из следующего столетия благодаря какой-то червоточине во времени?

— Или так, — кивнул Гавенолл, — или… эта машина из другого мира.

Потрясенный, Бобби посмотрел на «жука», отвращения в его взгляде не уменьшилось, но уважения, и где-то даже благоговения, прибавилось.

— Вы действительно думаете, что эта биологическая машина создана представителями другой цивилизации? Что это инопланетный артефакт?

Манфред попытался что-то сказать, губы его зашевелились, но с них не слетело ни звука, словно такая версия лишила его дара речи.

— Да, — ответил Гавенолл, — инопланетный артефакт. В то, что эта машина попала к нам через дыру во времени, мне как-то не верится.

Пока Гавенолл говорил, Дайсон Манфред продолжал бороться со своим ртом, дабы вернуть себе дар речи. Когда ему это удалось, слова полились бурным потоком:

— Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не сможем, просто не сможем вернуть вам этот экземпляр. Как ученые, мы просто не можем оставить его в руках людей, далеких от мира науки. Мы должны сохранять его и оберегать, что мы и сделаем, если придется, даже силой.

И впервые на щеках энтомолога затеплился румянец.

— Даже силой, — повторил он.

Бобби не сомневался, что он с Клинтом без труда смогут поставить на место и этого жука в образе человеческом, и его толстяка-коллегу, но необходимости в этом не было. Он не возражал против того, чтобы оставить эту биологическую машину на эмалированном подносе в том случае, если ученые согласятся на несколько условий, касающихся оглашения сведений об этом удивительном открытии.

Ему не терпелось вырваться из этой кишащей насекомыми конуры в теплый солнечный свет и свежий воздух. Шуршание в ящиках, несомненно, воображаемое, с каждой минутой прибавляло в громкости и интенсивности. Его энтомофобия в самом скором времени могла лишить его здравомыслия, и тогда он бы с диким криком выбежал сначала из кабинета Дайсона Манфреда, а потом и из дома. Но пока он лишь задался вопросом: а очевидна ли для окружающих его тревога или ему удается ее скрыть? Он почувствовал, как струйка пота стекла с левого виска, тем самым получив ответ.

— Давайте будем предельно откровенны, — подхватил инициативу коллеги Гавенолл. — Не только наши обязанности перед наукой требуют, чтобы мы оставили этот экземпляр у себя. Опубликование этих данных прославит нас, обеспечит финансовое благополучие. Мы и так не последние люди в своей области знаний, но тут поднимемся на вершину, на самую вершину, и мы готовы сделать все, что угодно, чтобы защитить наши интересы. — Синие глаза сощурились, доброе ирландское лицо закаменело от решимости добиться своего. — Я не говорю, что готов убить ради того, чтобы сохранить этот экземпляр у себя… но я и не говорю, что не способен на подобное.

Бобби вздохнул:

— Я достаточно давно работаю на Ирвинский калифорнийский университет, поэтому знаю: академическая среда по части конкуренции, злобы и грязи ничем не отличается от политики или шоу-бизнеса. Я не собираюсь с вами бороться. Но мы должны договориться о том, когда вы представите ваше открытие на суд широкой общественности. Я не хочу, чтобы своими действиями вы привлекли внимание прессы к моему клиенту до того момента, как мы закончим порученное нам расследование и будем уверены, что ему… более не угрожает опасность.

— И сколько вам потребуется? — спросил Манфред.

Бобби пожал плечами:

— День или два. Может, неделя. В этот срок мы точно уложимся.

Энтомолог и генетик переглянулись, просияли, очень довольные полученным ответом.

— Тогда это не проблема. Нам потребуется гораздо больше времени для завершения исследований, подготовки к публикации первой статьи и разработки стратегии взаимодействия как с научным сообществом, так и с прессой.

Бобби кожей почувствовал, что ящик одного из комодов за его спиной чуть выдвинулся, с такой силой надавили на него гигантские мадагаскарские тараканы, которые больше не желали сидеть в темноте замкнутого пространства.

— Но алмазы я заберу с собой, — заявил он. — Они обладают немалой ценностью и принадлежат моему клиенту.

Манфред и Гавенолл замялись, вроде бы начали возражать, но быстро согласились. Клинт взял камни, завернул их в носовой платок. Капитуляция ученых убедила Бобби в том, что в «жуке» они нашли не три алмаза, а как минимум пять, то есть у них оставались два камня, необходимые для подтверждения происхождения и предназначения этой биологической машины.

— Мы хотим встретиться с вашим клиентом, побеседовать с ним, — добавил Гавенолл.

— На его усмотрение, — ответил Бобби.

— Это важно. Мы должны побеседовать с ним.

— Все равно решение остается за ним, — стоял на своем Бобби. — Вы и так получили большую часть того, чего хотели. Думаю, со временем он согласится, и вы получите ответы на все ваши вопросы. Но не торопите события.

Толстяк кивнул:

— Это справедливо. Но скажите мне… где он это взял?


— Он не помнит. У него амнезия. — Ящик за его спиной полностью открылся. Он слышал, как трутся друг о друга панцири громадных тараканов, которые выбрались из заточения и теперь спускались по фронтону комода на пол, чтобы побыстрее добраться до его ботинок. — Нам пора. У нас больше нет ни одной лишней минуты. — И он быстрым шагом покинул кабинет, надеясь, что его уход не будет воспринят как паническое бегство.

Клинт последовал за ним, оба ученых тоже.

— Не подумайте, что я собираюсь написать статью для ищущего сенсации таблоида, но, если это инопланетный артефакт, не думаете ли вы, что он попал в руки вашего клиента на… на борту звездолета? — вдруг спросил Манфред. — Эти люди, которые заявляют, что их похищали и доставляли на борт звездолетов для экспериментов… у них всегда бывает период амнезии, после которого они вспоминают, что с ними произошло.

— Эти люди — психи или обманщики, — отрезал Гавенолл. — Мы не можем допустить, чтобы нас хоть как-то связали с ними. — Он нахмурился. — Если только в этом случае ваш клиент действительно не побывал на борту инопланетного звездолета.

Бобби ответил уже стоя на крыльце, страшно довольный тем, что покинул дом Манфреда:

— Может, и побывал. В настоящий момент я готов верить всему, пока не доказано обратное. Но вот что я вам скажу… У меня такое ощущение, что случившееся с моим клиентом куда необычнее, чем похищение инопланетянами.

— Именно так, — согласился Клинт.

Не уточняя своих слов, они спустились на дорожку и направились к автомобилю. Бобби открыл дверцу, постоял, не горя желанием забраться в «шеви» Клинта. Легкий ветерок, дующий с гор, казался таким чистым после затхлого воздуха в кабинете Манфреда.

Он сунул руку в карман, нащупал три алмаза, завернутые в носовой платок, которые передал ему Клинт. Пробормотал: «Дерьмо жука».

Сев в машину и захлопнув дверцу, с трудом подавил желание сунуть руку под рубашку и убедиться, что ощущения воображаемые и по нему никто не ползает.

Манфред и Гавенолл стояли на крыльце, наблюдали за Бобби и Клинтом, словно ожидая, что их автомобиль поднимется на задний бампер и вертикально взлетит в небо, на встречу с материнским звездолетом, как в одном из фильмов Спилберга.

Клинт проехал два квартала, обогнул угол, остановился у тротуара перед первым же домом, скрывшим их от глаз Манфреда и Гавенолла.

— Бобби, где, черт побери, Френк взял эту хреновину?

Бобби смог лишь ответить другим вопросом:

— В какие места он телепортирует себя? Деньги, красные алмазы и этот «жук», черный песок… и как далеко находятся некоторые из этих мест? Может, действительно далеко?

— И кто он есть? — спросил Клинт.

— Френк Поллард из Эль-Энканто-Хайтс.

— Я спрашиваю, кто он есть? — Клинт стукнул кулаком по рулю. — Кто он, Френк Поллард из Эль-Энканто?

— Я думаю, в действительности ты хочешь знать другое. Более важный вопрос: что он есть?





Глава 44




Сюрприз: в гости приехал Бобби.

Приехал сразу после ленча. Десерт все еще оставался в памяти Томаса. Не вкус. Воспоминание. Ванильное мороженое, свежая клубника. Чувства, которые вызывал десерт.

В комнате он был один, сидел в кресле, обдумывал стихотворение в картинках о чувствах, которые возникают, когда ты ешь ванильное мороженое и свежую клубнику. Не вкус, но хорошее чувство, поэтому, если придет день, когда тебе не дадут ванильного мороженого и свежей клубники, будет достаточно взглянуть на стихотворение, чтобы у тебя возникло то самое хорошее чувство. Разумеется, в таком стихотворении не было места картинкам мороженого или свежей клубники, потому что это было бы не стихотворение, а высказывание о том, как приятно есть мороженое и свежую клубнику. Стихотворение же ничего не говорит, оно показывает, заставляет чувствовать.

А потом Бобби вошел в дверь, и Томас так обрадовался, что забыл про стихотворение. С Бобби приехал кто-то еще, но не Джулия, поэтому Томас огорчился. И рассердился на себя, потому что, как выяснилось, за последние годы пару раз уже видел этого человека, но не смог сразу вспомнить, а потому почувствовал себя тупым. С Бобби приехал Клинт. Томас много раз повторил это имя, разумеется, в голове, молча, в надежде, что в следующий раз вспомнит его: «Клинт, Клинт, Клинт, Клинт, Клинт».

— Джулия не смогла приехать, — пояснил Бобби. — Она нянчит клиента.

Томас удивился, что ребенку потребовалось частное детективное агентство, но спрашивать не стал. В телевизоре только взрослые обращались к частным детективам, которые потом и принимались кого-то разыскивать или выяснять, что тебе хотелось узнать. Задался он и другим вопросом, а как ребенок будет расплачиваться с частным детективом, потому что знал: такие частные детективы, как Бобби и Джулия, работали за деньги, как и все остальные, но дети-то не работали, они были слишком маленькие, чтобы что-либо делать. И где, спрашивается, этот ребенок мог взять деньги, чтобы заплатить Бобби и Джулии? Он надеялся, что их не обманут, не оставят без честно заработанных денег. Все-таки они всегда выкладывались по полной программе.

— Она просила передать, что сегодня любит тебя больше, чем вчера, а завтра будет любить еще больше, — добавил Бобби.

Они вновь обнялись, и теперь Томас обнимал Бобби за Джулию.

Клинт спросил, можно ли ему просмотреть последний альбом со стихотворениями-картинками. Взял альбом, пересек комнату, сел с ним в кресло Дерека, и правильно сделал, потому что в их комнате Дерека не было, Дерек ушел в комнату отдыха.

Бобби взял стул, который стоял у рабочего стола, поставил поближе к креслу, в котором сидел Томас. Сел, и они поговорили о ясном синем дне, о том, какой он красивый и какие яркие цветы растут за окном комнаты Томаса.

Какое-то время они говорили о всяком и разном, и Бобби говорил так забавно за исключением тех моментов, когда разговор переключался на Джулию. Вот тут Бобби изменялся. Он волновался о Джулии, Томас это видел. Когда Бобби начинал говорить о ней, его речь напоминала стихотворение в картинках. Он не говорил, что волнуется, но показывал всем своим видом, и Томас это чувствовал.

Томас тоже тревожился о Джулии, поэтому волнение Бобби только усилило его тревогу, заставило испугаться за нее.

— Мы по уши завязли в текущем расследовании, — сказал Бобби. — Поэтому никто из нас не сможет приехать к тебе до конца уикенда, а может, и до начала следующей недели.

— Хорошо, конечно, — ответил Томас, и тут что-то холодное принеслось неизвестно откуда и наполнило его до краев. Всякий раз, когда Бобби упоминал об этом новом расследовании, которое заказал ребенок, его стихотворение в картинках, выражающее тревогу, читалось очень даже легко.