Нехорошее место

Бобби кивнул.

Страхом дело не ограничивалось. На каком-то уровне подсознания, более глубоком, чем интеллект или инстинкт, возможно, таком же глубоком, как душа, хаос вызывал у Бобби отвращение. Ранее он не осознавал, сколь велика его потребность в стабильности и порядке. Он-то всегда считал себя вольным стрелком, радующимся переменам или неожиданному. Но теперь видел, что манера «забей на все» напускная, а на самом-то деле он традиционалист до мозга костей. Вдруг понял, что его страсть к свингу имеет корни, о которых он не подозревал: элегантные и сложные ритмы и мелодии эры больших оркестров нравились ему, потому что в его сердце жила страсть к порядку. Неудивительно, что он любил мультфильмы Диснея, в которых Дональд Дак мог устроить какую-то заварушку, а Микки сцепиться с Платоном, но в конце обязательно торжествовал порядок. А вот хаотическое пространство «Песенок с приветом» [29] киностудии «Уорнер бразерс» ему никогда не нравилось, потому что здравый смысл и логика одерживали там лишь временные победы.

— Извините, Френк, — наконец, выдавил он из себя. — Дайте мне минутку. Это, конечно, неподходящее место, но у меня наступило прозрение.

— Послушайте, Бобби, пожалуйста, я говорю правду. Вероятно, я могу помнить все, когда путешествую. Как только путешествие начинается, стена, блокирующая мою память, рушится, а как только заканчивается — возникает вновь. Боюсь, это элемент разложения моего сознания. А может, отчаянная необходимость забыть все, что случилось со мной в прошлом, что случается теперь и что наверняка случится в грядущие дни.

Ветра по-прежнему не было, но некоторые волны поднимались выше остальных и далеко накатывали на пляж, добираясь до ног Бобби.

Френк продолжал, пытаясь все объяснить.

— Путешествия даются мне нелегко, не так, как Конфетке. Он может контролировать, куда хочет попасть и когда. Я — нет. Мой талант телепортации скорее не талант, а проклятие. — Голос дрогнул. — Семь лет назад, до того дня, когда умерла эта сука, я даже не знал, что мне такое по силам. Мы все, кто вышел из ее чрева, прокляты, и никому из нас никуда от этого не деться. Я думал, что смогу избежать проклятия, убив ее, но меня это не спасло.

После событий прошедшего часа Бобби думал, что удивляться ему больше нечему, но признание Френка поразило его. Этот трогательный, с грустными глазами, ямочками на щеках, со смешным лицом, пухлый человечек никак не тянул на матереубийцу.

— Вы убили собственную мать?

— Не будем о ней. У нас на это нет времени. — Френк посмотрел на заросли, из которых они вышли, оглядел пляж, но под ливнем они стояли вдвоем. — Если бы вы ее знали, если бы страдали под ее рукой, — в голос Френка прорвалась злость, — если бы вам было известно, на какие жестокости она шла, вы бы взяли топор и тоже зарубили ее.

— Вы взяли топор и разрубили мать на сорок кусков? — И вновь с губ Бобби сорвался безумный смех, уже напугавший его.

— Я открыл, что способен телепортироваться, когда Конфетка загнал меня в угол и собрался убить за то, что я убил ее. Так что я могу путешествовать только в одном случае: когда иначе не выжить.

— Никто не угрожал вам прошлой ночью в больнице.

— Видите ли, мои путешествия во сне, возможно, попытка убежать от Конфетки, который мне снится, и это стремление инициирует телепортацию. Путешествие всегда будит меня, но я уже не могу остановиться, продолжаю перескакивать из одного места в другое, иногда где-то задерживаюсь на несколько секунд, иногда на час или больше, но я это не контролирую, меня бросает, как чертов шарик в машине для пинбола. Это прыганье выматывает меня. Убивает. Вы же видите, как это убивает меня.

Страстность голоса Френка и отупляющий, безжалостный рев тропического ливня смыли ярость Бобби. Он все еще боялся Френка и потенциала хаоса, который представлял собой Френк, но злость ушла.

— Несколькими годами раньше сны заставляли меня путешествовать, может, раз в месяц, но постепенно частота возрастала, и в последние недели я начал путешествовать всякий раз, когда засыпал. И когда мы завершим наше путешествие в вашем кабинете или где-то еще, вы будете помнить все, что происходило с нами. А я — нет. И не потому, что я хочу все забыть. Беда в том, что вы выдвинули правильную версию: я не всегда собираю себя вновь без ошибок.

— Ваша путаница в голове, потеря интеллектуальных навыков, амнезия — проявление этих ошибок.

— Да. Я уверен, что каждая «сборка» сопровождалась повреждениями на клеточном уровне, ничего серьезного, если рассматривать путешествия по отдельности, но эти изменения обладали кумулятивным эффектом, накапливались и накапливались. Рано или поздно они достигнут критической массы, и тогда я или умру, или превращусь в какого-то биологического выродка. Обращение к вам за помощью бессмысленно. Какими бы вы ни были классными специалистами, мне помочь вы не сможете, потому что не сможет никто. Никто.

Бобби уже и сам пришел к этому выводу, но у него остались вопросы.

— А что у вас такая странная семья, Френк? Ваш брат обладает способностью развалить автомобиль, в котором вы едете, взрывать лампы уличных фонарей, телепортироваться. А что это за история с кошками?

— Мои сестры, близняшки, обладают властью над животными.

— Как получилось, что у вас всех оказались такие… способности? Кем были ваша мать, ваш отец?

— Сейчас для этого нет времени, Бобби. Позже. Я постараюсь все объяснить позже. — Френк протянул ему порезанную руку, которая то ли перестала кровить, то ли дождь смыл с нее кровь. — Я могу убраться отсюда в любой момент, а вы здесь застрянете.

— Нет, благодарю. — Бобби не потянулся к протянутой руке. — Если хочешь, назови меня консерватором, но я предпочитаю самолет. — Он похлопал рукой по карману джинсов. — У меня есть бумажник, кредитные карты. Пусть я вернусь в округ Орандж завтра, зато без риска увидеть ухо на том месте, где положено быть носу.

— Но Конфетка, скорее всего, идет по нашему следу, Бобби. И если он появится здесь, то убьет вас.

Бобби повернулся и зашагал к далекому ресторану.

— Я не боюсь человека, которого называют Конфеткой.

— А следовало бы. — Френк схватил его за руку, остановил.

Вырвав руку, словно контакт с клиентом мог заразить его бубонной чумой, Бобби спросил:

— Да как он может преследовать нас?

Пока Френк торопливо оглядывал пляж, Бобби сообразил, что из-за шума тропического ливня и прибоя им не услышать звуки флейты, которые предшествовали появлению Конфетки.

— Иногда, тронув что-то, к чему недавно прикасался ты, он видит тебя мысленным взором, может определить, куда ты пошел, и последовать за тобой.

— Но я ни к чему не прикасался в том доме.

— Вы стояли во дворе.

— И что?

— Если он сможет найти место, где мы стояли, то, положив руку на траву, увидит нас, увидит то место, где мы сейчас, и появится здесь.

— Ради бога, Френк, вас послушать, так ваш брат — супермен.


— Скорее да, чем нет.

Бобби едва не сказал, что он предпочитает рискнуть и встретиться с Конфеткой, несмотря на его сверхъестественные способности. Потом вспомнил, что сказали им Фаны о жестоком убийстве семьи Фаррис. Вспомнил и судьбу семьи Роуман, их тела, превращенные в головешки для того, чтобы скрыть следы от зубов Конфетки на их шеях. Вспомнил рассказ Френка о том, как Конфетка предлагал ему испить свежей крови еще живого младенца, вспомнил ужас, который стоял в глазах Френка, когда он это рассказывал, подумал о неожиданно пророческом сне о Плохом. И понял, что деваться некуда.

— Хорошо, если он покажется здесь, если вам удастся вытащить нас отсюда до того, как он вырвет нам глотки, мне, пожалуй, лучше держаться рядом. Я возьму вас за руку, но при условии, что мы пойдем в ресторан, вызовем такси и поедем в аэропорт. — С неохотой он сжал руку Френка. — Как только мы покинем эту территорию, я отцеплюсь.

— Нет вопросов. Согласен, — кивнул Френк.

Щурясь от дождя, бьющего в лица, они направились к ресторану. Здание, от которого их отделяли ярдов сто пятьдесят, построили из дерева и стекла. Бобби подумал, что вроде бы видит свет в окнах ресторана, но точно сказать не мог. Большие окна наверняка тонировали, да и пелена дождя «глушила» свет, который мог бы прорваться сквозь тонировку.

Теперь уже каждая третья или четвертая волна была выше остальных, заливала большую часть пляжа, ударяла по ногам с такой силой, что едва не сбивала. Они попытались уйти подальше, но там песок был мягче, засасывал ноги, так что каждый шаг давался с трудом.

Бобби подумал о Лайзе, белокурой приемщице в «Паломар лабораториз». Представил себе, как в этот самый момент она идет по пляжу под тропическим ливнем, за руку с парнем, который привез ее на Гавайи, «нарисовал» ее лицо в тот момент, когда она увидела бы, как он идет навстречу по черному песку, держа Клинта за руку.

На этот раз в смехе не было истерических ноток.

— Над чем смеемся? — спросил Френк.

Объяснить Бобби не успел, потому что увидел, как кто-то направляется к ним сквозь дождь. Темная фигура, не Лайза, мужчина, и их разделяло лишь тридцать ярдов.

Мгновением раньше его на пляже не было.

— Это он, — выдохнул Френк.

Даже с такого расстояния мужчина выглядел здоровяком. Он заметил их, направился к ним.

— Вытаскивай нас отсюда, Френк.

— Я не могу это делать по заказу. Вы знаете.

— Тогда бежим, — предложил он, потянул Френка за собой, к вышке спасателей.

Но после двух-трех шагов Френк остановился.

— Нет, не могу. Нет сил. Остается только молиться, что я успею перенести нас в другое место.

Он выглядел не просто усталым. Он выглядел полумертвым.

Бобби вновь повернулся к Конфетке, увидел, что брат Френка продвигается по черному песку гораздо быстрее, чем они.

— А почему он не телепортируется к нам? — спросил он. — Давно бы уже смог наброситься на нас.

При виде приближающейся Немезиды Френка охватил такой ужас, что он, казалось, лишился дара речи. Однако сумел ответить, слова слетали с губ между частыми вздохами: «Телепортация на короткие расстояния, менее нескольких сотен футов, невозможна. Почему — не знаю».

Может, если отрезок пути слишком короток, мозгу не хватало времени, самой малости, чтобы разложить тело на атомы, а потом сложить вновь. Впрочем, причина значения не имела. Даже если Конфетка не мог телепортироваться вплотную к ним, ему требовались считаные секунды, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние.

Он приближался и приближался, огромный, массивный, с такой толстой шеей, что мог бы удержать на голове автомобиль, с такими мощными руками, что мог бы победить в армрестлинге четырехтонного промышленного робота. Светлые, почти белые волосы обрамляли его широкое, с резкими чертами, жестокое лицо, похожее на лица мальчишек, которые любят поджигать муравейники и поливать щелоком соседских собак. Надвигаясь сквозь стену дождя, отбрасывая при каждом шаге черный песок, он казался не человеком, а демоном, вышедшим на охоту за человеческими душами.

Бобби еще крепче сжал руку своего клиента.

— Френк, ради бога, вытащите нас отсюда.

Когда Конфетка подошел настолько близко, что Бобби уже мог разглядеть синие, горящие безумным огнем глаза, он издал победный вопль и бросился на них.

Темнота.

Светляки.

Скорость.

Бледный утренний свет просачивался с чистого неба в узкий проулок между двумя разваливающимися домами, стены которых покрывал такой толстый слой грязи веков, что не представлялось возможным определить, из какого материала они сделаны. Бобби и Френк стояли по колено в мусоре, который выбрасывали из окон двухэтажных домов и оставляли гнить. Их волшебное появление переполошило колонию тараканов, которые бросились во все стороны, и заставило тучи мух оторваться от завтрака. Несколько крыс уселись на задние лапки, чтобы посмотреть, кто пожаловал в гости, слишком смелых, чтобы убегать.

Некоторые окна остались без единого стекла, другие закрыли вощеной бумагой. Людей они не видели, но из комнат этих древних сооружений доносились голоса: где-то смеялись, где-то ругались, где-то пели, вроде бы мантры. Языка Бобби не знал, но предположил, что они, возможно, в Индии, в Бомбее или Калькутте.

Из-за невыносимой вони, в сравнении с которой запах бойни тянул на новый аромат от Кальвина Клейна, из-за интереса, который жужжащие мухи тут же проявили ко рту и ноздрям, Бобби не мог дышать. Он поднес свободную руку к лицу. Закрыл рот и нос, но все равно не мог вздохнуть. Понял, еще секунда — и потеряет сознание, рухнет в эти вонючие отбросы.

Темнота.

Светляки.

Скорость.

Тишина, покой, лучи послеполуденного солнца просачивались сквозь ветви мимозы и окрашивали землю золотым цветом. Они стояли на красном пешеходном мостике через пруд, в котором плавали рыбки, в японском саду, где бонзаи и другие любовно выращенные растения поднимались посреди усыпанных галькой кругов.

— О, да. — В голосе Френка слышались удивление, удовольствие, восхищение. — Я жил и здесь какое-то время.