Поступь хаоса

Болтая што-то в этом роде, она увела меня на улицу через заднюю дверь. Я оглянулся: Хильди утешала Виолу, што-то тихо и ласково ей втолковывая, отсюда не слышно, и я снова не узнаю што.

Франция решительно закрыла за нами дверь и повела нас с Мэнчи через главную улицу к одному из больших складов, которые я еще по дороге сюда приметил. Через главные двери сновали мужчины с тачками, и еще один внутри разгружал корзины с фруктами из сада.

– Вот это у нас восточный амбар, – сообщила Франция. – Тут мы храним все, што готово на продажу. Подожди здесь.

Я подождал. Она пошла к тому, кто возился с фруктами, и заговорила с ним; через минуту в его Шуме ясно как день вспыхнуло Прентисстаун?! а с ним внезапная волна эмоций. Не совсем таких, как раньше, и погасла она прежде, чем я успел ее прочитать, да и Франция уже вернулась.

– Айвен говорит, ты можешь заняться уборкой там, на задах.

– Уборкой? – с отвращением воскликнул я. – Я знаю, как работает ферма, мим, и я…

– Уверена, знаешь, но ты, наверное, и сам заметил, што Прентисстаун – не самый популярный наш сосед. Тебя лучше держать подальше от людей, пока мы все к тебе не попривыкнем. Согласен?

Говорила она сурово, руки держала скрещенными, но вообще-то да, это выглядело разумно, и хотя лицо ее добротой отнюдь не сияло, наверное, разумным и было.

– Ага, – сказал я.

Франция кивнула и повела меня к Айвену, который оказался примерно одних лет с Беном, но ростом невысокий, черноволосый и с ручищами што твое етьское дерево в обхвате.

– Айвен, это Тодд.

Я протянул руку, пожать. Айвен ее не взял. Только глаза на меня выкатил, довольно сердито.

– Вон там будешь работать, на заднем дворе, – буркнул он. – И под ногами не мешайся вместе с псиной своей.

Франция предоставила нас друг другу. Меня отвели внутрь, показали метлу и бросили одного, работать. Вот так и начался мой первый день в Фарбранче: в темном амбаре, мести пыль из одного угла в другой, любоваться клочком синего неба через дверь в дальнем конце.

О счастье, о радость.

– Какать, Тодд, – сказал угадайте кто.

– Не смей, не здесь.

Амбар был большой, футов двести, а то и двести пятьдесят из конца в конец и наполовину набит корзинами с плодами сосны гребешковой. Была там и секция с большими рулонами сена – до самого потолка, обвязаны тонкой веревкой; и другая, с громадными снопами пшеницы – хоть сейчас мели ее в муку.

– Вы все это другим поселениям продаете? – крикнул я Айвену наружу.

– Болтать потом будем, – отозвался он от дверей.

Я словами-то ничего не сказал, но в Шуме проглянуло кое-што довольно грубое, и я остановить не успел. Поскорее вернулся к своей метле.

Утро тем временем раззадорилось. Я думал про Бена и Киллиана. И про Виолу думал. И про Аарона с мэром. И про слово «армия», и как от него у меня в животе узел стянулся.

Ох, не знаю…

Неправильно как-то вот так останавливаться. После того как бежал, и бежал, и бежал.

Все себя так ведут, будто здесь совершенно безопасно. Но я не знаю…

Пока я подметал, Мэнчи гулял то наружу, то унутрь, временами гоняя розовых мотыльков, которых я повымел из дальних углов. Айвен держался поодаль от меня, я – от Айвена, но всех, кто приходил, я видел – всех, кто сгружал свое добрище и долго, внимательно пялился в мою часть сарая и даже щурился временами, штобы разглядеть, правда ли я там. Тот прентисстаунский мальчуган.

Хорошо, понятно, они здесь ненавидят Прентисстаун. Я его тоже ненавижу, и у меня поводов горевать куда больше, чем у любого из них.

Утро катилось в день, я подмечал всякие вещи. Ну, например, што женщины и мужчины здесь делают тяжелую работу, но женщины в основном отдают приказания, а мужчины в основном выполняют. Учитывая, што Франция у них тут исполняющий обязанности мэра, а Хильди – ну, кем бы она ни была, я пришел к выводу, што правят в Фарбранче женщины. Я слышал их молчание снаружи, и мужской Шум в ответ на него: временами не без раздражения, но обычно довольно смирно – «как оно есть, так и есть, и неча тут».

Сам мужской Шум тут гораздо лучше контролируют, чем я привык. Когда кругом столько женщин, казалось бы – ну, судя по тому, што я знаю по Прентисстауну, – тут все это просто по небу летать должно: призрачные женщины совсем без ничего, вытворяющие такое, што и во сне не приснится. Нет, иногда и здесь такое проглядывало, мужчины они, в конце концов, или кто, но в основном здешний Шум был полон песен, или молитв, или мыслей про ту работу, которая в руках прямо сейчас.

Спокойные они тут, в Фарбранче, но какие-то малость жуткие.

Бывало, я проверял, не могу ли не-услышать Виолу. Но нет, не мог.

В обед снова заявилась Франция, с сэндвичем и кувшином воды.

– Где Виола?

– Не за што.

– За што?

Франция вздохнула и ответила:

– Виола в садах, собирает падалицу.

Я хотел спросить, как она там, но не стал, а читать по моему Шуму Франция отказалась.


– Как сам? – вместо этого спросила она.

– Я много чего умею помимо шлепаной метлы.

– Следи за языком, щенок. У нас еще будет время приставить тебя к настоящей работе.

Задерживаться она не стала. Перемолвилась еще парой слов с Айвеном и смылась по делам – или чем там у них заместители мэра занимаются?

Я скажу кой-чего, ладно? Это, в общем, бессмысленно, но она мне нравится. Наверное, она мне Киллиана напоминает и все, што меня в нем бесило. Глупая штука память, да?

Я едва успел укусить сэндвич, когда заслышал приближающийся Айвенов Шум.

– Крошки подмету, – хмуро сказал я.

Што удивительно, он в ответ заржал, хотя и довольно грубо.

– Не сомневаюсь, – откусил от собственного сэндвича и где-то через минуту добавил: – Франция говорит, сегодня будет деревенская сходка.

– Насчет меня?

– Насчет вас обоих. Тебя и девчонки. Которые за каким-то лядом сбежали из Прентисстауна.

Шум у него был какой-то странный. Осторожный, но сильный, словно он меня проверял. Никакой враждебности, не ко мне, во всяком случае, но што-то там такое бурлило на дне.

– Мы, што ли, со всеми познакомимся?

– Может, и познакомитесь, но сначала мы все хорошенько про вас поговорим.

– Если будет голосование, – я еще откусил от сэндвича, – я наверняка продую.

– За тебя будет говорить Хильди. В Фарбранче это кое-што да значит. – Он проглотил кусок. – И люди здесь хорошие, добрые люди. Мы уже принимали к себе раньше прентисстаунских. Давненько такого не было, а давно, в плохие времена, – было.

– В войну? – спросил я.

Он поглядел на меня и Шумом вроде как смерил – што я там себе знаю.

– Ага, – сказал, – в войну.

Он повертел головой, типа случайно так, туда-сюда, но наверняка выглядывал, одни ли мы в амбаре, потом прямо уставился на меня, будто искал што важное.

– И это… Не все мы тут во всем согласны.

– Насчет чего? – Не нравился мне этот его взгляд, и зудящий Шум тоже не нравился.

– Насчет истории, – медленно проговорил он, так и втыкаясь в меня глазами и наклоняясь все ближе.

– Ума не приложу, о чем ты. – Я даже отклонился слегка.

– У Прентисстауна до сих пор найдутся союзники, – прошептал он, – и никогда не знаешь, в каких секретных местах они прячутся.

В Шуме замелькали картинки, маленькие, будто он только со мной говорил, только мне их показывал, и я видел их все яснее – яркие, цветные, быстрые, мокрые, солнце светит на красные…

– Щенки! Щенки! – вдруг разбрехался из угла Мэнчи.

Я подскочил, даже Айвен удивился, и картинки в Шуме быстренько поблекли. Мэнчи лаял, и сквозь лай катила волна какого-то щебета, хихиканья, и это был совсем не он, а…

Стайка ребятишек глазела через прореху в стене, где доску оторвали, все на корточках, ухмыляются, хохочут, дерзкие такие, подталкивают друг друга поближе к дыре.

На меня пальцами кажут.

Такие мелкие все…

Такие мелкие.

Нет, вы только поглядите!

– А ну, пошли вон, крысеныши! – гаркнул Айвен, но голос у него был веселый, и Шум тоже, все следы того, што было раньше, как языком слизало.

За стеной аж завизжали от смеха и кинулись врассыпную.

Пропали. Словно и не было их. Словно я их всех придумал.

– Щенки, Тодд! – буркнул Мэнчи. – Щенки!