Поступь хаоса

– Беги! – проорал я Мэнчи, разворачиваясь и кидаясь што есть мочи к задней двери.

(Заткнись, ты правда думаешь, што нож сборет евойный тесак?)

Мэтью ревел, Шум его взрывом летел мне вслед, я подскочил к двери, рывком распахнул ее, понял.

Мэнчи рядом нет.

Когда ему сказали бежать, пес действительно побежал. Только не туда. Не к двери. А ринулся со всей своей малоубедительной яростью на наступающего Мэтью.

– Мэнчи! – взвыл уже я.

В амбаре было темно хоть глаз выколи, зато хорошо слышно – рык, лай, лязг и, наконец, вопль боли, потому што кого-то явно укусили.

Хороший пес, подумал я, етьский хороший пес.

Не бросать же его здесь.

Я помчался обратно, во тьму, туда, где скакал Мэтью, а промеж ног у него среди взмахов тесака вилась некрупная такая тень, лая на отвал башки:

– Тодд! Тодд! Тодд!

До них было еще шагов пять (я все еще бежал), когда Мэтью с двух рук рубанул вниз, к земле, вогнав конец ножа в доски пола. Раздался песий визг, без слов на этот раз, только боль, и кто-то полетел в дальний угол.

Я взревел и врезался прямо в Мэтью. Оба закувыркались по полу кучей локтей и коленок. Больновато, конечно, но в основном я приземлился на Мэтью, так што порядок, бывает и хуже.

Мы раскатились в разные стороны, послышался вскрик: ему явно куда-то чем-то прилетело. Я вскочил, нож в руке, до него несколько футов, до задней двери далеко, противник между мной и передней, Мэнчи скулит в темноте.

С другого конца деревни, со штороны зала собраний, подымался какой-то Шум, но думать о нем мне сейчас было недосуг.

– Я не боюсь убить тебя, – сказал я, хотя на самом деле боялся страшно и только надеялся, што мой Шум и его Шум сейчас в таком ашиоташе, што он в них все равно ничего не разберет.

– Значит, мы на равных, – отвечал он, кидаясь за тесаком.

С первого броска не вышло. Не вышло и со второго. Я воспользовался шансом отпрыгнуть в темноту. Где же Мэнчи?

– Мэнчи?

Я лихорадочно зашарил за снопами и корзинами. Мэтью рычал, пытаясь выдернуть тесак из пола; гул со стороны города делался все явственнее.

– Тодд? – донеслось из тьмы.

За рулонами сена, в маленькой нычке между ними и стеной.

– Мэнчи? – я сунул туда голову.

И мгновенно высунул – Мэтью, крякнув, выдернул-таки тесак из досок.

– Тодд? – растерянно и испуганно вякнул из норы Мэнчи.

Мэтью двигался к нам – медленно, но верно, словно торопиться уже незачем; Шум тек впереди него приливом, который уже не интересовали никакие споры.

Выбора у меня не осталось. Я втиснулся в нычку и выставил перед собой нож.

– Я уйду, – голос предательски пошел вверх. – Я заберу собаку и уйду.

– Для этого уже слишком поздно. – Он подходил все ближе.

– Ты не хочешь этого делать, я знаю.

– Пасть заткни, – посоветовал он.

– Пожалуйста. – Я повел ножом. – Я не хочу причинять тебе вред.

– Думаешь, што мне не плевать, малец?

Ближе, ближе, шаг за шагом.

Где-то снаружи, далеко, што-то грохнуло. Люди бежали и кричали, но никто из нас отвлекаться не стал.

Я поплотнее вжался в нашу нору, но она была слишком тесная. Оглянулся, ища путей для отхода.

Как-то с ними негусто.


Ножу придется это сделать. Ему придется действовать, пусть даже и против тесака.

– Тодд? – тихо сказали сзади.

– Не волнуйся, Мэнчи. Все будет хорошо.

Кто его знает, во што верят собаки. Мэтью был уже почти над нами. Я покрепче сжал рукоять.

Он остановился всего в паре футов, так близко, што я видел, как его глаза поблескивают в темноте.

– Джессика, – произнес он.

Поднял тесак над головой.

Я дернулся, выставил нож, замер…

Он не двигался.

Он медлил.

Я очень даже узнал это промедление.

И этого было достаточно.

Мельком взмолившись, штобы они не были покрыты той же дрянью, што стропы моста, я рубанул ножом по дуге вбок, рассекая (спасибо спасибо спасибо) веревки, удерживавшие рулоны сена, освобождая ближайший ряд. Остальные быстро полопались сами под напором, я накрыл голову руками и вдавился спиной в нору. Рулоны начали падать.

Бух, еще бух и ох! от Мэтью, я поднял голову, он был весь погребен под рулонами, руку выбросил в сторону, тесак валялся сам по себе. Шаг вперед, пинком отправить его подальше. Так, где этот пес?

В темном углу за развалившимся штабелем. Я кинулся к нему.

– Тодд? – сказал он. – Хвост, Тодд?

Пришлось присесть на корточки, штобы хоть што-нибудь разглядеть – темень была непроглядная. Хвост оказался на две трети короче, чем я его помнил, всюду кровь, но вилять он им все равно пытался.

– Ой, Тодд?

– Все в порядке, Мэнчи, – мой голос и Шум почти рыдали хором от облегчения, што это всего лишь хвост. – Мы тебя быстренько починим.

– В порядке, Тодд?

– Я тоже в порядке, Мэнчи. – Я погладил его по голове, он прикусил мне палец, но это потому, што ему больно, просто не совладал с собой, потом облизал виновато, потом снова укусил.

– Ой, Тодд.

– Тодд Хьюитт! – закричали от входа.

Франция. Я встал.

– Я здесь! Я в порядке. Мэтью свихнулся и…

Но она меня не слушала.

– В дом, быстро, Тодд-щен, – поспешно выдохнула она. – Тебе надо…

Умолкла. Увидела Мэтью под сеном.

– Што здесь случилось? – Она кинулась скорее отваливать рулоны, откатила один у него с головы, нагнулась, проверить, дышит ли.

– Вот это случилось, – я показал на тесак.

Франция посмотрела на него, потом на меня – долгим взглядом, на лице написано што-то такое, чего я прочесть не сумел и даже догадаться бы не смог. Хрен его знает, жив Мэтью или нет, но проверять я точно не хочу.

– На нас напали, щеночек. – Она встала.

– На нас – што?!

– Мужчины. Из Прентисстауна. Та банда, што гналась за тобой. Они напали на город.

Желудок у меня разом ухнул куда-то в ботинки.

– О нет, – сказал я, потом повторил: – О нет.

Франция все так же смотрела на меня, и што у нее при этом творилось в голове, одному богу известно.

– Не отдавайте нас им. – Я начал пятиться. – Они нас убьют.